Он кхекнул.
— Правда? А я думал, это только для взрослых.
Она соскочила, потянула его вон из кухни, втолкнула в спальню и исчезла, прикрыв за собой дверь. Сначала он не вполне сообразил, что происходит, — может, она решила спать на диване? — но как бы то ни было, здесь была спальня, здесь была кровать, и здесь он вроде как должен был спать. Поэтому он разделся, залез в постель, понюхал простыни и подумал: что ни говори, Брэндон, а день удался, три очка и хорошенькая девушка — это лучше, чем проигрыш и суходрочка, разве нет? Он не знал, выключать ему верхний свет или нет. Может, лучше выключить и зажечь лампу? Ещё он не знал, будет ли сегодня спать один. Парни, наверное, до сих пор зависают у Бенни. Он надеялся, что Дэнни Мэтсон не станет его дожидаться. Он хорошо относился к Дэнни, но с тех пор, как с ним случилась та неприятность, они отчего-то стали реже видеться. Надо бы ему о нём позаботиться. Ему, должно быть, ой как не сладко. Может, у Мэгги есть подружка, которой нравятся загипсованные футболисты?
Слышен был приглушённый звук бегущей воды, потом дверь закрылась, открылась другая. Эта дверь, подумал Брэндон, который лежал, прикрывая глаза от яркого света. Потом свет погас, и дверь закрылась. Он почувствовал, как потянулась простыня, как ткнулось ему в бедро чужое колено — и извинился, хотя это была не его вина.
— Помнишь, в пабе, — сказала она.
— Что?
— Мы говорили о матче, и я сказала, что мне показалось, ты не знаешь, куда его девать.
— Да.
— Ну теперь-то ты знаешь, — и она прижалась ещё теснее.
— Гадкая девчонка, — сказал он, шлёпая её по попке и впервые за всё время целуя — не очень точно, потому что света-то ведь не было. — Гадкая ты гадкая. Иди, помой рот с мылом.
— Или чем-нибудь ещё, — отвечала она.
Она скользнула рукой под одеяло, взяла его член, и он явственно услышал этот крик: «Брэндон — пидор, Брэндон — пидор». А ну-ка, скажи им, Мэгги, скажи!
Да, подумал Брэндон, когда она ввела его в себя, это очень хорошо. Очень. Хорошее продолжалось, потом Брэндон подумал: ох. Потом снова было хорошо, и снова Брэндон подумал: ох, и на этот раз немножко засмеялся, потому что она вонзила ногти ему в рёбра, и это тоже была часть игры. В следующий раз было намного больнее, и он сказал: «Ох, знаешь, это ведь больно».
Она не ответила. Было темно, занавески были плотные, она больше не говорила никаких непристойностей, они просто трахались — молча, в полной темноте. Совсем близко друг к другу, и каждый сам по себе, подумал Брэндон, но ему не очень-то хотелось думать, и они просто продолжали трахаться.
