Рози Маккехни заплакала с повязкой на глазах. Они наверняка исполосуют ей лицо. То самое лицо, которое Брайен разглядел в кордебалете мюзикла «Свистать всех наверх!» туманным ноябрьским вечером 1952 года. Он высмотрел его из шестого ряда партера, несмотря на то, что Рози была в матросском костюмчике и смешной шапочке с красным помпоном. Во Франции, как потом объяснил ей Брайен, девушки подходят к матросам и просят потрогать помпон на счастье в обмен на поцелуй. Когда Брайен появился за кулисами с букетом астр и спросил, можно ли потрогать ее помпон, она не поняла, точнее, поняла все слишком однозначно. Но он имел в виду совсем другое, как растолковал ей потом за ужином. Именно тогда он впервые назвал ее «моя хористочка». А теперь его хористочке, девушке, которую он выбрал, сидя в шестом ряду партера, изуродуют лицо. Она точно знала.
— А теперь пришло время Стенли, — мягко произнес высокий. Стенли: так, наверное, зовут коротышку; надо хорошенько запомнить.
— А теперь, миссис Маккехни (он неожиданно заговорил официально), мы сделаем маленький надрез, совсем маленький, на плече.
Слава богу, лицо они трогать не собирались.
— Сейчас будет чуточку больно, но крови вытечет немного, наложат несколько швов, скажем, восемь — десять, ну и платья с открытой спиной не поносите какое-то время — сами удивитесь, как быстро все заживет.
Она ждала. Ничего другого ей не оставалось, только ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что: коротышка залез в карман и вытащил большой тяжелый нож с выдвигающимся лезвием для резки линолеума. Корпус ножа был металлический с синеватым отливом, а сбоку — защелка с насечками; если сдвинуть ее вперед, лезвие вылезало наружу. По знаку высокого коротышка вышел из гостиной и направился на кухню по коридору, мимо театральных афиш в рамках. Он не заметил Годфри, сидевшего на комоде, но Годфри определенно заметил его.
Годфри был большой упитанный серый кот. Этот огромный развязный мачо имел четкие представления о защите собственной территории. Такие коты обычно прижимают кошек к стене и, если те сопротивляются, вопят насчет фригидности. Даже в кошачьем мире, где эгоизм и хитрость — главные ценности, Годфри выделялся своим злобным нравом. Другие коты держались от него в стороне; небольшие соседские песики перебегали дорогу, только бы не встретиться с Годфри; даже хозяева по-настоящему не любили его. Давали все, что требовалось, но контактировать старались как можно реже.
