— Нос, пошли покурим, я махорки достал!
Нос! Точно Нос! Носов его фамилия! Знакомый отца, только было ему тогда уже около шестидесяти. Ничего не подозревающий сержант уже направился к выходу, а ведь я многое мог ему рассказать. Он еще успеет получить младшего лейтенанта, но приблизительно через полгода его штурмовик будет сбит. Стрелок погибнет, а сам он попадет в плен. Потом бежит из лагеря и до сорок четвертого будет командовать диверсионной группой в белорусской партизанской бригаде. Я даже помню численность его группы — шестьдесят четыре человека, потому что он часто рассказывал, как в праздники получал тридцать два литра самогона — по поллитра на душу. После соединения бригады с частями Красной армии он снова сядет за штурвал Ила, будет еще неоднократно сбит, домой на него придет пять похоронок, но войну он закончит в Берлине. А умрет в середине девяностых, пять раз обманув смерть за три с половиной военных года.
Я поднялся, забросил сидор на плечо и пошкандыбал к выходу — уж больно велико было искушение. Но я ничего ему не скажу, у него и так все будет хорошо. Сколько же у него будет внуков? Четыре? Нет, кажется, три.
Осмотревшись на площади, я влился в поток москвичей, спешащих по своим делам. Минут через десять добрался до пересекающей Садовое кольцо Пятницкой улицы, еще минут через двадцать пришел красно-желтый вагон с серой крышей и тремя дверями. Странно, мне казалось, что до войны все трамваи были с двумя дверями: в заднюю пассажиры только входили, из передней выходили. Но были, оказывается, и такие. В трамвай я влез, держа в руках сидор, с традиционным вопросом приезжего в незнакомый город.
— А сколько стоит проезд?
Плата была за одну остановку десять копеек и пять копеек дополнительно за каждый следующий участок. Но для каждого маршрута была установлена фиксированная плата за проезд всей линии. Маршрут N 3, один из самых протяженных, был, конечно, и самым дорогостоящим — пятьдесят пять копеек.
— А до Даниловского рынка, сколько будет?
— Двадцать пять.
Получив мелочь, кондукторша оторвала билет от рулонов, висевших у нее на ремне коричневой сумки. Переведя стоимость поездки в количество остановок, я продвинулся ближе к середине вагона. Заскрежетали, закрывающиеся двери, вагон тронулся. На ходу трамвай сильно дребезжал и раскачивался, похоже, дефекты конструкции усугубились недостатками военной эксплуатации, но все-таки он ехал. Еще минут через десять мы доползли до нужной остановки, и я вновь оказался на улице.
