Адам Гулянюк был мужчиной серьезным. Родом из небольшого шахтерского городка в Донецкой области, где нож и кастет доставался из кармана чаще, чем пачка сигарет, он прошел хорошую школу жизни. В этой школе самым главным, если не единственным правилом, было хорошо держать удары, не падая ни при каких обстоятельствах и самому бить насмерть, без размышления и жалости.
С двенадцати лет Адам уже состоял на учете в детской комнате милиции. В последующие годы, также неоднократно задерживался. Пару раз на него даже заводили уголовное дело. Однако так как, собственно криминальных наклонностей он не имел и привлекался только за одно — драки, дела, в конце концов, прикрывались. Основной причиной этого милицейского благодушия была физическая невозможность, посадить все мужское население области от 14 до 25 лет, участвующее в этих исконно русских народных забавах. Тем не менее, его художества надоели всем порядком, поэтому после окончания десятого класса, по поводу судьбы Адама собрался консилиум, состоящий из директора школы, участкового и представителя райвоенкомата.
Суд был скорым и суровым. Тройка поставила перед Адамом жесткий выбор: авиационно-техническое училище (в тот год военкомат испытывал сильный недобор) или колония. Вопрос был скорее риторическим. Гулянюк предпочел 25-летний срок в армии, трем годам тюрьмы. Каким образом ему удалось окончить училище, история умалчивает, но только получив диплом специалиста по авиационному вооружению, он, вот уже который год, трепал нервы командованию братского полка.
Теперь этот самый Адам стоял передо мной, с удивлением разглядывая:
— Ты кто такой?
Вопрос прозвучал не совсем корректно, поэтому я уклончиво ответил:
— Я здесь живу.
Адам внезапно взорвался:
— Это я здесь живу! А ты кто такой?
— Меня сюда тоже официально поселили.
— Кто?
— Командование нашего полка.
— Я ваше командование знаешь, где видал? — отрезал Адам, сопровождая свои слова неприличным жестом (мой слух, при этом, резануло характерное украинское или южнорусское произношение буквы «г»). — Не знаю, кто тебя сюда прислал, только это комната моя. Чтобы завтра же духу твоего здесь не было! Понятно? А то я могу объяснить. Причем прямо сейчас!
После мысленного сравнения наших весовых категорий, мелькнувшая мысль врезать ему по морде, было отвергнута, как недостойная советского офицера. Стало ясно, что нужно менять тактику, и я предложил:
— Слушай Адам. Давай сядем, чайку попьем, поговорим спокойно…
