— А не вы ли, новщики, разлучили Господа с Иисусом! — напал он с другой стороны на Полоцкого.
— Как разлучили? — спросил тот, улыбаясь своими еврейскими глазами.
— Так и разлучили, разрезали Господа нашего Иисуса Христа надвое.
— Я не разумею тебя, — отвечал Полоцкий.
— Да не вы ли на литургии возглашаете: «свят, свят, един Господь и Исус Христос!» Для чего вы прибавили и, иже? Это все едино, что «протопоп и Аввакум»: точно протопоп особо, а Аввакум особо.
— А! — несколько злою улыбкою протянул Симеон.-
Мы не говорим — «Господь и Иисус Христос», а возглашаем — «Господь Иисус Христос».
— Для чего тут и? Новшество для чего?
— Это не новшество…
— Как не новшество!
— Не горячись, протопоп, выслушай меня… Ты не знаешь по-еллински и оттого споришь…
— И знать не хочу! Вить святители московские Петр, Алексей, Иона и Филипп не по-еллински молились, и в их книгах значится — «Господь Исус Христос», а не «Господь и Исус Христос»…
— Да постой, потерпи, протопоп! — уговаривал его Полоцкий. — По-еллински не Исус пишется, а Иисус.
— Знать ничего не хочу! Нам еллины не указ!
— Как не указ? — вмешался было старик Ртищев. — Мы от еллин веру взяли…
— А теперь ее хотим испортить, — огрызнулся Аввакум.
— Да как же это так! — удивился Ртищев.
— А вот как, миленькой, — ласково обратился он к старому боярину, — мы из начала веку пели на Пасху: «Христос воскресе из мертвых, смертию на смерть наступи»… А они как поют? Срам и говорить-то!
— Как срам?
— Да вот как: «смертию смерть поправ»… А! не срамота ли сие? Точно смерть порты али рубахи прала… «Поправ»! Ишь выдумали! «Прать» — «прать» и есть, сиречь «мыть».
— А попирать ногами? — вступился было Полоцкий.
— Да что ты смыслишь с своим хохлацким языком? — снова накинулся на него неудержимый протопоп. — Суйся с своим эллинским языком, куда знаешь, а в наш российский язык с хохлацким не суйся! Ишь выдумочка какая: смерть сделали прачкой, портомоей… «поправ»… Эко словечко! Да вы разрежьте меня на кусочки, а я по-вашему петь не стану — срамота одна!
— Ну, и крепок же ты, протопоп, — задумчиво сказал молодой Ртищев.
— Крепонек Божиею помощию…
Морозова и Аннушка Ртищева сидели в стороне и слушали молча. Аввакум, чувствуя себя победителем, с торжествующим видом обратился к ним.
— Так-то, Михайловна, — сказал он с снисходительною улыбкою Аннушке, — слушаете нас, буесловов? Слушаете — хлебец словесный кушаете… Не о хлебе едином…
— А что, отец протопоп, разнствует хлеб с опресноком? — перебила его Аннушка.
