— Лазарь, — часто говорила я ему, — тебе пора жениться, Лазарь. Ты же не мальчик, Лазарь. Посмотри на своих братьев… Посмотри, каких красавиц они себе отыскали… Посмотри на их детей… Лазарь, неужели у тебя никого нет на примете? — спрашивала я у него. — Лазарь, ты же нивроку, не урод какой-то, — говорила я ему. И что вы думаете?.. И Лазарь поехал у Нежин. Что вам сказать… Вы же сами видели эту пару! Они самые красивые и самые счастливые в этом мире!..
— Э, никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь… Ее папаша очень грамотно вычислил себе зятя, — комментировал этот рассказ старик Ольшанский.
— К слову будь сказано, — вмешался в разговор сосед Местечкин, — у нашего Сундуковского столько детей, что когда он на улице встречает какого-нибудь сопливого ребенка, то он обычно спрашивает его:
— Мальчик, ты случаем не сын Сундуковского? Иди уже домой, а то тебя мамка шукает.
— О, совсем как у Диденко, — смеясь говорила Маня.
— О, она уже высунулась из окна, сейчас она будет делать перекличку, — прищурив глаза, сказал старик Ольшанский.
И по двору понеслось:
— Любка, Надька, Верка, Сашка, Митька, Петька, Шурка и т.д. Домой!
Диденчиха почему-то пропускала букву «к», и получалось:
— Люб-а, Надь-а, Вер-а, Саш-а, Мить-а, Петь-а и т.д.
Но она была мать-героиня.
— Их старшая Верка тоже хочет стать героиней. Вчера ее опять накрыли на чердаке из тремя хлопцами… — отметил старик Ольшанский.
* * *
У Миши Мирсакова был громадный утюг. Он был похож на небольшой корабль и работал на древесном угле. До сегодняшнего дня я слышу, как за стенкой «гупает» и сочно шипит этот утюг в натруженных Мишиных руках. И он рассказывает:
— В одном местечке была маленькая церквушка, а рядом находилась лавка, которую держал один еврей. Жители этого местечка плохо посещали церковь и еще хуже ходили в лавку. И однажды еврей-лавочник пришел до батюшки и говорит ему: «Нам надо что-то придумать, чтобы жители нашего местечка не обходили стороной ни церковь, ни лавку»… Сидели они, гадали, но так ничего и не придумали…
Шло время. Но вот однажды этот лавочник прибегает до батюшки и говорит ему:
— У вас за церковью, — говорит он, — есть заброшенный колодец? Есть. Так я вас спрашиваю, почему бы той воде, которая в нем есть, не быть святой?
С того времени и в церкви, и в лавке народу хватало. Даже из других местечек приходили к колодцу за святой водой. Так вот, один мужчина с другого местечка как-то говорит еврею-лавочнику:
