Она была близко ко мне. С тех пор, как моя измена вскрылась, мы спали как чужие люди — на двух половинках кровати. Будь у нас две кровати, она наверняка предложила бы разделиться.
Некоторое число раз за эти месяцы мы были вместе, но в этом не было ни грамма чувств. Только инстинкты. Каждый раз после этого мне было стыдно перед ней.
Все-таки дураки марксисты. Неправильно определяли соотношение биологического и социального в человеке. Поэтому и проиграли, посчитав, что жажда наживы — это поверхностное, принесенное обществом, и, мол, так просто воспитать нового человека.
А человек — это такая скотина. Голая обезьяна, вставшая на задние лапы. Травоядный, ставший сначала пожирателем падали и мелких зверьков, а потом и убийцей, охотником. Да так старался, гоняясь за оленями с копьем, что весь облез, сердешный.
Это наш базис, а над ним уже строится все здание цивилизации — религии, идеологии, культура, наука и прочая херня.
Но есть что-то еще. Может это что-то есть и у животных, кто знает?
Пусть плюнет в меня тот, кто скажет, что никогда не испытывал этого. Может, тоже своего рода инстинкт, но высшего порядка. Нацеленный на то, чтоб не только воспроизвести потомство, но и привязать отца к матери на срок, достаточный для воспитания существа, которое дольше всего остается ребенком.
Так говорил циник во мне. Но я заткнул ему рот. Потому что инстинкт не может заставлять писать стихи. Где практическая польза?
Хотя никто сейчас и не пишет, все скачивают готовые через телефон…
Но я не такой. Я верю в Любовь, даже если это абсурдно.
Под одеялом я нашел ее руку.
— Не бойся. Я с тобой, родная. Счастье мое, единственная моя, ничего не бойся… Все будет хорошо.
Я так и не понял, кто из нас первым начал. Просто мы потянулись друг к другу, словно прорвало плотину, которая долго сдерживала наши чувства, превращая две бурных реки в стоячий пруд.
Мы начали целоваться — сначала нежно, осторожно, как школьники, примерно так же как в день, когда она впервые сказала мне главные слова, и мы гуляли по осенним аллеям вместе.
И она доверилась мне без слов. Не только впервые за эти страшные месяцы, но и как никогда за нашу жизнь. Я целовал ее осторожно и трепетно. Гладил и ласкал, говорил ей такие слова, каких она не слышала от меня с самой свадьбы. Теперь было больно и стыдно из-за утерянного времени.
И я был нежен как никогда, боясь разрушить это чудо любви и гармонии, превратить все в обычное супружеское «отдание долга». Но этого не могло случиться. Потому что мы были не просто мужем и женой, не просто людьми, которых связывает как кандалы, штамп в паспорте. Мы были двумя половинками единого неразделимого целого, встретившимися песчинками в страшном водовороте катастрофы. Такова была наша судьба.
