И, выхватив, махнул с остервенением в обе стороны.
— Полноте! — с презрением сказал Житомiрский, — вы первый струсите в деле...
— Что? подлец!
— Господа, господа! что это? Помилуйте! Как вам не совестно!... Марков! Ну вот! Эх-ма! — загремело со всех сторон.
Житомiрский побледнел.
— Хорошо, — сказал он глухо, — вы можете меня оскорблять: вы при оружии...
Марков бросил саблю на землю.
— Оскорбите меня теперь: я без оружия.
Житомiрский отвернулся, молча взял фуражку и, несмотря на удерживавшие его руки, бросился к дверям, не рассчитал высоты, сильно ударился лбом о притолку, застонал и присел.
— Вот что значит отступление без перестрелки! — послал ему вслед с хохотом Марков.
Житомiрский ушел. Дверь захлопнулась за ним, и все вдруг заспорили и зашумели страшно. Тангалаки доказывал, что Марков прав, хотя увлекся; Шаркютье, напротив, заметил Муратову: что «du choce des opinions jaillit la vérité!»
Киценко ужасно соболезновал и говорил:
— Эх, за что? Он важный парень, Ромуальд Петрович!
Чиновник с соляных озер расправил мышцы правой руки и заметил, что не всякий спустит, что, если б сказали ему так — так он всех бы по одному повыкидал вон. Молодой чиновник был радостно взволнован (видно, любил игру страстей настолько же, насколько политику), а докторчик, которого совсем не было и видно за спиной соляного чиновника, вдруг выскочил и объявил, что он молчит, потому что всякий врач космополит!
Марков был пьян; он сидел, покачиваясь, на стуле и, улыбаясь, курил. Все стали убеждать его помириться. Он молчал и курил.
Мало-помалу все разбрелись по домам; к Житомiрскому возвращаться было нельзя, и потому послали за постелями, решившись ночевать у любезного Тангалаки. Марков дремал, а Муратов, лежа на постели и закрыв глаза, с стесненным сердцем внимал крику сов и увещаниям хозяина, обращенным к пересолившему гусару.
Тангалаки шептал: «надо помириться с ним...»
— Он скоро передастся... Я уверен...
— Хорошо. Но в моем доме! Я разделяю вполне вашу горячность...
— Наворовал сколько!...
— Кто себе враг, кто себе враг? добрейший мой, мсьё Марков!.. Смотря с какой точки... Надо быть только благородным в этих делах. Совесть моя, и т. д. Нет, вам надо помириться...
— Хорошо, хорошо! спать пора! И Марков лег.
На следующее утро рано покинул Муратов гостеприимный аул. Марков, провожая его, был очень печален...
— Ты помиришься? — спросил Муратов...
— Чорт с ним! Ведь я его обругал... Уж извиняться, конечно, не буду... а так объяснимся.
