— Наш Буланчик! — выдохнул Заварзин и позвал: — Буланчик, Буланчик!
Лошадь встрепенулась, сделала шаг, передние ноги ее подогнулись: она не могла ступить. Шерсть на брюхе смерзлась, ноздри были забиты ледяными пробками, она часто и мелко дышала сквозь зубы, беспрестанно вздрагивала кожей. Побитые в кровь копыта заледенели, сделались толстыми, как пеньки.
— Будем выводить из курумника, — оказал Заварзин. — Берите за уздечку, не давайте пока ступать. Упадет, тогда не подымешь.
И он тут же стал выворачивать из снега плиты, стлать перед Буланчиком: Буланчик заволновался. Инна сняла рукавичку, погладила лошадиную морду. Потом Заварзин потянул Буланчика за уздечку, тот опробовал копытом плиту, ступил на нее и осторожно, дрожа и всхрапывая, пошел.
Вскоре осыпь кончилась, и Буланчик под рыхлым неглубоким снегом почувствовал ровную прочную землю.
Заварзин вынул из рюкзака моток шпагата, обвязал лошадь поперек брюха. Взявшись за это кольцо с обеих сторон, они пошли. Буланчик брел трудно, однако уверенно, чутьем выбирая ровные мелкоснежные места.
Часа через два, когда Инна едва держалась на ногах, Буланчик остановился перед низким, смутно чернеющим между деревьев строением. Луч фонарика из рук Заварзина прыгнул на грубо ошкуренные, сучковатые бревна, высветил полузасыпанную снегом дверь с вбитой наискосок плотницкой скобой — вместо ручки.
Нары тянутся от стены к стене, занимая добрую половину зимника. В ящике с землей на тонких рахитичных ножках гудит раздутая жаром печь, истекают лужицами дрова. Лампа-семилинейка на горбатом простенке меж двух оконец цедит неровный мигающий свет. Пахнет горячей окалиной печи, керосином, горьковатым смоляным духом пихтовых поленьев.
Инна сидит на краешке нар, поджав ноги, сгорбившись; толстый, свитер, который великоват ей, топорщится, обвисает на рукавах и груди. Лицо ее, нахлестанное ветром, горит, она то и дело трогает его ладонями.
Заварзин выволок из-под нар ящик с катавшимися по дну двумя десятками картофелин и теперь в одной рубашке-ковбойке, присев возле печи, сосредоточенно режет дряблые клубни — на правах хозяина готовит ужин.
Отвернувшись к стене, Инна потихоньку задирает узкую штанину. Под самой чашечкой ссадина; лизнув палец, она осторожно смачивает сбитое — жжет!
— Что, ушиблись? — спрашивает вдруг Заварзин.
— Да нет, не очень… — Инна торопливо опускает штанину.
— Возьмите в рюкзаке бинт, перевяжите. Или вам помочь?
— Спасибо, я сама.
