Утром, собираясь на раскомандировку, бригадиры в недоумении замедляли шаги: в дальнем конце коридора, на куче узлов и чемоданов, сидела женщина. Полное миловидное лицо ее с изломанными бровями было усталым!. На коленях она держала крохотную девочку; другая девочка — постарше — играла рядом.
Вася Иваныч был хмур, как никогда. Он накричал на опоздавших, что указывало на его исключительную расстроенность. Вел раскомандировку нервно, а когда за стенкой вдруг начинал попискивать ребенок, он морщился и ерзал на стуле, точно ему было горячо сидеть.
По левую руку от него привалился к столу, ссутулившись, мужчина с высоким лысеющим лбом, одетый в синюю рабочую куртку.
— Кто это? — спросил Гошка соседей.
Ему ответили:
— Новый механик.
В тот же вечер Вася Иваныч пришел к Гошке в дом.
Лицо его было виноватым, а держался он настолько растерянно, что забыл о своей привычке и снял у порога плащ, но, не найдя вешалку, положил его в углу на пол.
Гошка, усмехаясь, поднял плащ и повесил на большой, торчащий в косяке гвоздь.
— Спасибо, — оказал Вася Иваныч.
Он несколько минут ходил по комнате, нервно одергивая свитер, пока наконец не решился и не произнес:
— Ты знаешь, зачем я пришел к тебе?
— Знаю, — сказал Гошка.
— Да? — упавшим голосом сказал Вася Иваныч.
— Ты пришел, чтобы поселить сюда семью механика.
— Не пришел поселить, — оказал Вася Иваныч, — а пришел просить поселить…
— Ну, это уже дипломатия.
Вася Иваныч что-то пробормотал и стал снова ходить из угла в угол. Потам горячо заговорил:
— Ты понимаешь, я просил его подождать, но он не захотел ждать и — пожалуйста — прилетел. Хотя его тоже надо понимать. Сидеть два месяца без дела — для порядочного человека это же черт знает что! И потом ты пойми: без механика нам хана. Надо срочно оборудовать мехцех, ставить на фундамент станки, потом эту чертову пилораму пускать. А кто все это будет делать? Я, что ли? Да для меня вся эта сверлильно-точильная техника — лес темный, я же геолог, черт побери меня совсем! — Он махнул рукой и остановился перед стеной с плакатами, словно только сейчас заметил. Внимательно рассматривая их, вдруг сказал: — Я прекрасно понимаю, что моя просьба — это форменное свинство, но все равно прошу… Ведь не жить детям в конторе… А вы молоды, у вас еще все впереди. А Нюся… она же у тебя замечательная. Жаль, что ее нету, я бы сам с ней потолковал.
— Ты же говорил, что здесь жить нельзя, — усмехнулся Гошка.
— Говорил! Говорил! — крикнул Вася Иваныч. — Мало ли что мне приходится говорить. Ты вот побудь хоть день в моей шкуре — не то заговоришь!
