Было это в сентябре, а то, почитай, и в октябре восемнадцатого. Под Чистым Ключом мы тогда белым покоя не давали. А летом девятнадцатого приехали к нам большевики-подпольщики из города и организовали главный штаб — всех партизан по берегу Черного моря объединили. Главный штаб руководил теперь всеми операциями против деникинцев.
Командовал нашим Чистоключевским отрядом отчаянный человек. Черночубом звали. Из наших, кубанских был, смельчак, каких я после не видывал. Меня он своим адъютантом сделал. И вот помню такой случай. Двинулись мы от Чистого Ключа на равнину, окружили одну станицу и завязали с белыми бой. Белых уйма, нас меньше. И вот Черночуб придумал: дайте, говорит, мне офицерскую одежду. За этим дело не стало. Переоделся он и меня тоже в беляковскую форму нарядил, в солдатскую. Сели мы на лошадей и — под огонь! Под выстрелами поскакали к станице — краем, по-над леском. И выскочили на передовую линию казачьего фронта. Беляки-то свои батареи перед станицей поставили. Вот мы к этим батареям и подлетели.
Подлетаем, значит, к одной, и Черночуб приказ отдает белому офицеру: срочно выходить на огневую позицию! Отдал приказ и дальше. Белый офицер в суматохе не разобрался — и раз вперед! А тут его наши в цоп!
Такой же спектакль разыграли мы и с пулеметной командой беляков. Двадцать пулеметов с тачанками, как один, в наших руках оказались.
Под Черночубом лошадь убили. Он свалился, чуть ногу не сломал, да сразу вскочил, а я закричал: «Лошадь офицеру!» Опять в суматохе беляки не разглядели, лошадь подвели, ну, мы назад к себе, за лесок. Как целы остались, до сих пор удивляюсь.
Ежели коротко сказать — вернулись мы к своим и Черночуб белякам ультиматум послал: складывайте, такие-сякие, оружие, драться вам все равно нечем. Они туда-сюда, заерепенились, а глянули — пушки-то да пулеметы у нас. А пока мы переговоры вели, еще и позиции хорошие заняли. И как ударили по белякам из их же пушечек!
Конечно, и нам доставалось… Каратели лютовали. Налетят на станицу, в которой наши семьи, рубят подряд — людей губят, дома сжигают. Один раз целый отряд погиб.
— Алюкский? — не выдержал Гера.
— Вот, вот. Точно — Алюкский. Слыхали, значит? Предатель их выдал. А командир ихний — дружок был нашему Черночубу.
Вот уж не помню, как его звали. Погиб он. Черночуб узнал и сам не свой сделался. Каратели-то отряд истребили и хутор сожгли. Тут приходит нам из главного штаба приказ: идти в Верхнереченскую. А в Верхнереченской этот самый отряд карателей стоял. И приказ такой: по карателям за все их бесчинства ударить по-партизански. Задача ясная. Помню, вечером захожу я в хату, где Черночуб жил, а он голову руками зажал, думает. Шевели, говорит, мозгами, Степан. Дело сурьезное. Никому он еще про то не объявил, а мне рассказал, И добавил: тебе задание, Степан. Сказывают, в Верхнереченской предатель тот свою шкуру спасает, холуйствует перед беляками, спину выгибает. Надо нам его не упустить.
