— Прекратите это безобразие! — бушевал он. — Немедленно остановитесь и дайте нам всем выйти отсюда! Слышите?
— Да, да! Остановитесь! — поддержал его мечтающий стать Большим Начальником товарищ Манчо Гюлеметов.
— Через полчаса я должен быть в суде! У меня на сегодня назначено слушание очень важного дела! — кричал толстый гражданин Власакиев.
— Вы что, в таком виде пойдете в суд? — оглянулся на него шофер. — Голый? С разукрашенными губной помадой щеками?
— А вы не суйтесь не в свое дело! — оборвал его гражданин Власакиев. — Я им там все объясню! Когда судья меня спросит, почему я явился в таком виде, скажу, что хулиганы похитили автобус, в котором я ехал, и потому я в таком виде!..
— И совсем не хулиганы, а вооруженные лица! — строго одернул его Панчо. — Или вы хотите, чтобы я пальнул из пистолета?
Как видите, наш Панчо почти совсем оправился от смущения. И даже собирался пальнуть из своего пластмассового пистолета… Интересно знать, как бы он это сделал?.. Впрочем, он только потому и грозился, что наперед знал, что ему не придется этого делать. Так и получилось: толстяк Власакиев плюхнулся обратно на сиденье и сказал:
— Лучше не пали! У меня плохо с нервами.
Некоторое время они ехали в полной тишине, пока Лидуся не спросила:
— Извините, пожалуйста, а какое важное дело будет слушаться в суде?
— Очень, очень, важное! Самое важное из всех дел, которые у меня были!
— А что, вам часто приходится бывать в суде?
— Нет, только когда это необходимо… Знаете, из-за чего я в этот раз сужусь? — Толстый гражданин Власакиев вскочил на ноги и, как фокусник, который через секунду вытащит из цилиндра живого зайца, развернул пакет.
— А вот из-за этого!
Угадайте, что он вынул из пакета? Ни за что не угадаете! В бумаге был самый обыкновенный коврик. Такой, что кладут перед входной дверью, чтобы вытирать ноги…
— Вот, мой сосед Генчев закапал его краской! Зеленой!.. Можно сказать, цвета резеды! — возмущенно продолжал толстяк Власакиев. Во всяком случае, глаза его так и сверкали гневом. — Закапал! Но я ему этого так просто не спущу, он меня еще попомнит!
— Как же это случилось? — спросил Панчо.
— Я же сказал, сосед красил дверь, и…
И толстый пассажир Власакиев рассказал историю своего коврика. А дело было так: сосед Власакиева по лестничной площадке Генчев решил заново покрасить входную дверь своей квартиры и закапал краской коврик Власакиева…
— Может, он нечаянно? — предположила Лидуся.
— Может, нечаянно, а может, и нарочно! — с жаром откликнулся Власакиев. — Красит, значит, а я — что? А я стою за дверью и в глазок посматриваю! И что же, вы думаете, я вижу? Вижу, как он стряхивает кисть прямо на мой коврик… Тогда я распахиваю дверь и говорю ему: «Слушай, Генчев, как же ты мог стряхнуть краску прямо на мой коврик!» А он даже не извинился. Знай себе красит и посвистывает. «Генчев, — говорю я ему, — в нашей Конституции написано о неприкосновенности личной собственности, а этот коврик, стало быть, и есть моя личная собственность!..» А он… знаете, что он ответил: «Раз коврик — твоя личная собственность, ты б его и убрал подальше, чтоб я его не запачкал!» А я… а я, стало быть, схватил этот коврик и прямиком к адвокату… — все больше распалялся толстый пассажир, будто перед ним была не Лидуся, а сам сосед по лестничной площадке Генчев. — Восемь лет прошло с тех пор! Я уж и не помню, сколько раз судился. Целых сто восемьдесят левов потратил на уплату судебных издержек!.. Но ничего, я своего добьюсь, рано или поздно его осудят!
