В полу у двери конторы была щель. Доркас шмыгнул в знакомую темноту и принялся ощупью искать кнопку.
Доркас гордился этой своей придумкой. На стене конторы с внешней стороны висел большой красный звонок, как видно, предназначенный для того, чтобы людям был слышен телефон, когда на карьере шли шумные работы. Доркас переделал проводку таким образом, чтобы звон раздавался не тогда, когда звонил телефон, а когда было нужно ему.
Доркас нажал на заветную кнопку.
В тот же миг со всех концов стали сбегаться номы. Доркас подождал, пока они заполнили все пространство под полом, затем подтянул к себе пустой спичечный коробок и взгромоздился на него.
— Сегодня снова приезжал человек на грузовике. На сей раз проникнуть внутрь ему не удалось, но он попытается сделать это еще раз.
— А как же проволока? — спросил один из номов.
— К сожалению, существует такой инструмент, как кусачки.
— Выходит, ваша теория относительно того, что люди — существа, так сказать, разумные, не подтверждается? Разумный человек понял бы, что не следует рваться туда, где его, так сказать, не ждут, — с ехидцей проговорил Нисодемус.
Доркасу нравились пылкие молодые номы, но Нисодемуса сотрясала какая-то совсем уж неуемная пылкость, и видеть это было неприятно. Доркас одарил его взглядом, исполненным такой неприязни, на какую только был способен.
— Не все люди такие, как в Магазине, — резко возразил Доркас. — Как бы то ни было…
— Видимо, его прислал сюда Приказ, — оборвал его Нисодемус. — Это нам, так сказать, наказание свыше!
— Ничего подобного. Это не наказание, а всего лишь человек, — сказал Доркас. — Сейчас нам следует приступить к переправке женщин и детей в…
Снаружи послышались торопливые шаги, и вскоре в щель протиснулись двое часовых.
— Он здесь, он здесь! — выпалил Сакко, с трудом переводя дыхание. — Тот человек вернулся!
— Так. Спокойно, — сказал Доркас — Он не может…
— Нет! Нет! — закричал Сакко, подпрыгивая на месте от волнения. — Он привез с собой кусачки. Он уже перерезал проволоку и даже цепь, которой запираются ворота, и…
Остального номы уже не слышали.
Да в этом и не было необходимости.
Нарастающее рычание мотора говорило само за себя.
Рычание сделалось таким громким, что от него затрясся сарай, потом оно неожиданно стихло, сменившись такой мерзкой тишиной, которая была хуже любого рычания. Послышался грохот захлопнувшейся дверцы кабины. Потом — треск и протяжный скрип двери сарая.
Затем — тяжелые шаги. Доски над головами у номов стали прогибаться, обрушивая на них облака пыли.
