Дрыхлин непонимающе уставился на нее, подчеркивая свое непонимание выражением лица.
— Это ничего не стоит, гость! Это тебе подарок. — Она улыбнулась, но как-то смутно, странно, через силу, будто сожалея о подарке.
— Нет-нет! — запротестовал Дрыхлин. — Так я не возьму.
— Бери, бери, гость.
— Не могу.
— Как ты можешь отказываться, если знаешь наши обычаи? Сказал «нет» — оскорбил хозяина и его дом.
Дрыхлин развел руками, простецкая его улыбка раздвинула щеки.
— Сдаюсь и принимаю подарок. Но чувствую неудобство и желаю отдарить. — С этими словами отстегнул с руки часы; взяв ее руку, вложил их в ладонь. — Примите от меня. Электроника!
Несколько секунд она разглядывала циферблат с меняющимися и скользящими на глазах цифрами.
— Беру их, гость, чтобы не обидеть тебя, — сунула небрежно часы в карман брюк. — С твоего разрешения я подарю их дяде.
— Дело ваше, милая девушка. Вы вольны распоряжаться.
Она искоса бросила взгляд на Савина и сразу же повернулась к Давлетову, словно задала ему немой вопрос. Помешкала, произнесла неуверенно:
— Хочешь такую же?
Давлетов неодобрительно покачал головой:
— Нет. Мне не нужно ваших соболей.
Глаза ее утратили густоту, потеплели. Она спросила его:
— Откуда ты родом?
— Я — татарин. Из Белебея.
— Это далеко, — вздохнула. — Я никогда не слышала про Белебей. За Уралом, да?
Он кивнул.
— Я никогда не была за Уралом. Знаю Чегдомын и Хабаровск. В Чегдомыне я жила в интернате, когда училась в школе. И в Хабаровске тоже училась.
Давлетов заморгал, глядя на охотницу, пробормотал что-то похожее на «бола, бола». Савин неожиданно уловил их поразительную схожесть, словно охотница была дочерью его начальника: скулы, лоб, что-то общее в разрезе глаз. Ему захотелось исчезнуть, оставить их вдвоем, чтоб они могли наговориться по-семейному, посекретничать. Мысль была глупая, но прилипчивая.
— Ты вспомнил свою дочь, да? — спросила она Давлетова.
Тот утвердительно закивал головой, закашлялся по-стариковски.
— У тебя, наверно, красивая дочь?
Давлетов опять согласно кивнул. Помолчал. Ответил:
— Только невезучая.
— Не нашла мужа?
— Нашла. Непутевый человек.
— Непутевый — значит тропу потерял?
— Пьет он.
— Совсем худой муж... Он — хороший муж, — кивнула на Савина, и улыбка у нее стала виноватой.
Савина тронула эта виноватость, он и сам заулыбался так же, с непонятной для себя признательностью к ее словам. Заулыбался, как союзнице в чем-то понятном им одним. И произнес, что и не гадал еще минуту назад:
