— Поесть… Да, приготовила, — лепетала Люба, заглядывая своими ожившими глазами в строгие глаза Юзика. — В холодильнике все стоит, только разогреть нужно.
— Тогда пошли в хату. Нечего мне мозги пудрить, — сказал Юзик и силой повернул Любу лицом к веранде.
Они направились к ступенькам. Но идти первой Люба не захотела. Первым шел Юзик. Как и положено мужчине, когда впереди — неизвестность.
Ужинать уселись, как обычно в такую пору, на веранде. Чтобы в хату грязь не носить. После смены Юзик сильно проголодался, а Любе еда в горло не лезла — не до еды… Поэтому Люба только подавала Юзику разогретый бульон, нарезанную и поджаренную, домашнего приготовления, колбасу, масло, чай. Глядя, как опустошаются тарелки, Люба постепенно успокаивалась.
Аппетит у Юзика был отменный, слава Богу, не жаловался никогда — за троих справлялся…
— Ну, рассказывай, дорогая, что там у тебя стряслось? — утолив голод, Юзик всегда становился мягким и добродушным, хоть ты погладь его. Вот и теперь, закурив «Приму», развалившись в кресле, он цепким неторопливым взглядом окинул фигуру Любы. — Может, твой нечистик еще из-под кровати не успел выползти, а? Сейчас проверочку устроим. И что тогда с тобой будем делать, если я его оттуда вытащу, а?..
Нынешней весной Юзик стал отращивать усы. Эти непривычные для Любы усы, торчащие из-под прямого длинного носа, делали Юзика неузнаваемым.
Глядя на подобревшего, улыбающегося мужа, Люба неожиданно засмеялась. Почудилось, будто вовсе не она прожила с Юзиком двадцать лет, будто все вернулось в то время, когда Юзик отбил ее у березовских кавалеров на танцплощадке, а она, растерявшись, не знала, как избавиться от его настырных горячих рук и черных глаз, в которые страшно было глядеть — как в омут, затягивали…
У-у, бессовестный, настырный!.. И теперь за каждой юбкой готов увязаться, за ним глаз да глаз нужен — на гулянку одного нельзя отпускать… Еще и теперь одни лишь бабы в голове. И когда только перебесится, неужели только к пенсии?
Почему-то сразу стало веселее. Что-то свалилось с души, она даже приободрилась от знакомого цепкого взгляда, казалось, раздевающего ее.
Были у него такие замашки, были у паразита…
— И сказать кому — не поверят… Ты пошел на работу, я навела порядок в хате, накормила свиней и кур, пошла на огород — все лебедою заросло. Вдруг захотелось в спальню заглянуть. Зашла. Гляжу — подушка в ногах лежит. Ну, думаю, совсем голову потеряла, — Люба присела на табуретку напротив Юзика. Рассказывала и смотрела на мужа. Тот слушал, загадочно улыбался… — Поправила я подушку, положила на место, это хорошо помню, а после обеда снова в спальню заглянула. Тут уж просто затрясло меня, как осиновый листочек задрожала: вся постелька перевернута. Будто после меня ее кто-то перестилать вздумал. Да не по-человечески, а вверх ногами.
