Рассвело. Над жалким градом колокольчик дарвалдал, ознобленный влажным хладом, трепетал и пропадал. Но стоял под облаками мерный, нервный, скверный гул, и в плакатах над стогнами красный их кумач заснул. Доложили утром сводку: может быть такой компот, что балтийская селедка по Дворцовой поплывет. Что смущаться да гадать? Пропадать так пропадать! Она будет плыть, а мы будем пить!
Завхоз Феликс Феликсович открыл настежь окна, раздал нам по два пирожка и велел расходиться по номерам. Напрасно актеры подпускали шепотом амуров балеринам, просясь к ним в гости. Под укоризненным взглядом хозяина кариатиды никли. Им дорога была карьера. И перепившие актеры были неприятны девушкам тем, что алкоголь победил в них навыки классического, благородного флирта.
В конце этого акта мы услышали вялые размышления Шевича о том, что Петербург, ныне Ленинград, восставили вопреки законам природы и морали, ибо по-человечески построить такой город невозможно. А, значит, стихия однажды добьется своего. Шевич выдавал эти свежие мысли за выстраданные свои.
— Но не противно морали, — закончил он, — когда опытный жрец прекрасного ласкает взглядом прелестные лица, плеча и, извините, стан юных граций.
И посмотрел на девушек неожиданно-бестиально, как бычок-Приап.
— Слава тебе Господи, — фыркнули девушки, — вы не наш главный жрец.
О, Шевич, Шевич, под тобою хаос шевелится, подумал я.
Но за что потоп реальный пал на город гениальный? Молвил некий фарисей, что в устах Невы хрустальных загноился город сей! Не простое беснованье, не озлобленность стихий — это свыше наказанье за партийные грехи и мещанские хи-хи…
…Уж немного нам осталось, уж Крыла над головой, уж ростральный бледный фаллос никнуть начал над Невой — встали воды! Присмирели и попятились назад. Снова спасся Петроград.
Мы спали час и другой, когда нас разбудил вопль архангельского актера. Он был пьянее всех и, возможно, добавлял, не укладываясь в постель. Ему привиделось, что белоголовый, белолицый кто-то ходит в сером пальто вокруг флигеля и заглядывает в окна. Постояльцы раздраженно посмеялись: какого же гренадерского роста должен быть злодей! Или он циркач и бродит по воде на ходулях?
Мы с Робертом, младшим из армян, вышли освежиться на крыльцо. Вода уходит! Вода спала! Под водой оставались всего две ступеньки, крыльцо лоснилось во мраке. Ветер затих. В кронах голых деревьев, наверное, лип, демонически каркали вороны.
— Просохли! — сказал Роберт и запустил в них спичечным коробком. Вороны прибавили голос, мы будто видели их разинутые горячие клювы. Они живут аридовы веки, наверняка среди них есть хоть одна, недобитая последним российским императором. Раньше я думал, что бедный Никки расстреливал их по недоумию. Теперь мое мнение резко изменилось.
