— Вот ведь, полотенце? — пробормотал Василий и оцепенел, будто задремал стоя.
— Бак, бак, — напомнил я.
— Арине не говори, грибов принесу, — пробормотал Василий, не глядя мне в глаза, и вынес бак.
Принимая бак через плетень, я с восхищением разглядел на его боку свежую надпись гвоздем: «В. Хлебцов. 1969 год». Это было сильно, потому что на дне бака имелась заводская дата «1999».
— Бессовестный, — не удержался я, — крысятник! Такое ликование было в природе, такая сила космическая тебе весть подавала! А ты…
Не нужно было говорить такие жалкие глупости.
— Есть такие люди, — сказал он с достоинством, — не приведи господь, если они случайно правые. В говно тебя втопчут и сами на говно изведутся… Это я не про тебя говорю.
Он уже презирал меня и глядел снисходительно. Я плюнул через плетень и отвернулся. Но одной победы духа ему было недостаточно.
— Костян, — сказал он мне вдогонку. — А краны-то, как хочешь, а я заберу. Заберу?
Я сказал:
— Все его презирают.
А он живет да живет,
Словно зимняя муха.
Он, естественно, принял это за согласие.
Вопреки моим предположениям, Прохорыч полвечера искал эти халтурные китайские краники, раз пять все более раздраженно переспрашивая: — Ты краны не видал, здесь же лежали же? И каждый раз я отвечал: — Не видел.
И почему все мои сны оказываются протоколами воспоминаний? Или в губе моей крючок, и я разучился мечтать?
Так думал я на следующее утро, перебирая старые отслужившие вещи, чтобы найти что-то подходящее для постучавшихся в двери двух таджиков. Замороженные таджики лет тридцати просили одежду. И я нашел для них среди прочего свою студенческую куртку — целую, чертовой кожи, и, перед тем, как засунуть в пакет, по древней голодной привычке проверил карманы. В правом оказалась охапка трамвайных билетов. Им было тридцать лет, как таджикам. Я узнал их — это были счастливые билеты, когда-то я их собирал. 644725, 281092, 739289, 113311… А вот 535553. И даже 123123. Тронутые трамвайным суеверием люди знают, что по-настоящему счастливыми бывают только трамвайные билеты. Все прочее — ерунда.
Мне наконец-то полегчало: вспомнил — ведь с десяток счастливых свежих, сего года, накопилось у меня в кармане зимнего пальто. Я достал их. И сложил, перемешал на кухонном столе счастливые билеты тех и этих времен. Они казались одинаковыми под долгожданным розовым солнцем, разницу между ними увидеть было невозможно.
4. Весна, выставляется первая рама
Как я ни старался, ни твердил его про себя, номер дома выпал из моей головы. Я забыл его, увлекаясь весенними подробностями, они тормошили меня со всех сторон. Город звенел и журчал, голоса и крылья пернатых разрезали воздух. Потоки прогретого ветра неутомимо прочищали улицы, снося выхлопы, и по-деревенски, по-детски дышалось подсолнечной влагой. Во дворах пахло почками и первым древесным потом, над погребными газонами взвились первые одуванчики.
