Но тут, при этих мыслях, все лучшее, что было в ней, возмутилось и восстало. Разве ей не было сказано: "...иди и впредь не греши..."? Стало быть, весь смысл сна в этом... Если она не переменит прежнего образа жизни, то никакой Спаситель ей не поможет... она обречена. Спасти себя она может лишь сама.
После этого она заснула.
- Доченька! - сказала матушка Зара, когда Эсфирь, перестав толочь в ступке какую-то засушенную траву, оглянулась на матушку. - Ты сегодня уже который раз вопросительно глядишь на меня. Тебя что-нибудь мучает? Говори, доченька, не томи себя!
Поколебавшись секунду, Эсфирь произнесла:
- После того, что было со мною прежде, имею ли я право любить кого-либо?
- Имеешь. Любить можно кого угодно и когда угодно. Все зависит от того, какая это любовь. Есть две степени любви: одна - себялюбивая, ищущая наслаждения только для себя и равнодушная к другому. Такие любовники только испивают и истощают друг друга и творят беззаконие. Когда возможность наслаждения исчерпана - один из них бросает другого без сожаления, и оба идут по пути бесконечных страданий, оканчивающихся гибелью.
Другая любовь самоотверженная, вся исполнена желания отдаться другому, слиться с ним, а если надо - пострадать и даже умереть за своего возлюбленного. Такая любовь обогащает, возвышает и делает сильнее обоих, раскрывает и усиливает их способности. Результат такой любви чудесные произведения искусства, песни, героические деяния, великие подвиги и все то, что ведет к возвышению и благу человечества. Такая любовь ведет к высочайшему блаженству конечного слияния. Такая любовь - путь радости, уводящий в беспредельность, откуда все приходит и куда все возвращается...
На другой день, выйдя во двор, Эсфирь увидела мать Измаила. На ней была надета свежевыстиранная рубаха, и сама она имела очень серьезный вид.
- Иду к тебе, доченька! - сказала она. Присядем, хотя бы на тот камень, что лежит в углу. У меня с тобой разговор будет.
Они сели. Эсфирь насторожилась. Матушка, как обычно, начала издалека. Сперва поговорили о хозяйстве, похвалила Измаила за его рачительность и заботливость о матери, а потом вдруг, понизив голос, сказала, что сын объявил ей о своем намерении жениться.
- Ну и кто же его избранница?
- Ты, - ответила матушка, впиваясь глазами в лицо Эсфири.
Та, успев уже подготовиться к такому обороту, без смущения выдержала взгляд матушки, не выразила ни радости, ни огорчения и стала доказывать свою полную непригодность в жены ее сыну. Она-де горожанка, руки у нее не рабочие, она не знает, что делать в огороде, со скотиной не умеет обращаться, доить не умеет, и при этом перечислении матушка заметно оживилась и повеселела.
