Старые охотники не раз вели с ним разговор о бренности человеческого существа, о могуществе алых духов, которым не всегда нравится поведение того или иного человека и что в отместку они могут наслать на людей страшные болезни; они повторяли слова старого Чонгиаки, умершего в стойбище Полокан в год великого мора. Намеки стариков на то, что Пота выжил во время этого мора только потому, что за него заступились добрые духи, ему всегда не нравились. Он знал — не добрые духи спасли его, а русский доктор Харапай. Часто перед его глазами появлялось озабоченное лицо доктора, смешная его остренькая бородка, голубые глаза Харапая внимательно смотрели в глаза Поты. Пота знал, что именно русский доктор Харапай спас тогда всех жителей Болони от страшной болезни, сделал всем болонцам надрезы на руках. Но если бы спросили Поту, какая сила заключается в острие докторского ножа, он не смог бы ничего ответить.
Так что пусть старики не говорят, что Поту спасли добрые духи, пусть не намекают, что его сильная любовь к Идари вновь принесет людям несчастье!
Три года назад Пота вернулся с охоты и нашел жену больной, исхудавшей, Идари ждала третьего ребенка. Пота, не задумываясь, сварил лучшие куски кабарги и накормил нежным мясом любимую. В тот же вечер все стойбище узнало о неблагоразумном поступке Поты.
«Кто же кормит беременную женщину мясом кабарги? — возмущались охотники. — Все же знают, что после этого никогда кабарга не попадется в петлю, за тысячи саженей будет обходить ловца. Ох, какое легкомыслие! Теперь все, он больше кабарожьих копыт не увидит, не то что струи».
Один Токто помалкивал и посмеивался, слушая эти разговоры. А Пота продолжал кормить Идари кабарожьим мясом, поить сладким подкрепляющим отваром. Когда кончилось мясо, он вновь ушел в тайгу и через три дня привез три кабарожьих тушки.
Старые охотники прикусили языки и растерянно разводили руками. А Токто опять посмеивался, глядя на них.
…Идари продолжала смешить женщин и угощать детей леденцами. Пота смотрел на нее и сам не замечал, как лицо его расплывалось в широкой улыбке. «И чего это взбрело мне в голову? — подумал он, приходя в хорошее настроение. — Ну, сказал старик „кормилец“, так что из этого, другого малыша тоже назвал „кормильцем“. Просто он всех внуков называет кормильцами».
— Как ты, ама, нынче охотился? — спросил он отца, ответив на очередной вопрос Баосы.
— Какой я охотник? Глаза слезятся на морозе, а когда ветер в лицо, ничего не вижу, — ответил Ганга. — Плохо охотился. Если бы хорошо добыл, то поехал бы вместе с Холгитоном и Пиапоном в Сан-Син. Нет, больше мне не увидеть ни русского города Хабаровска, ни маньчжурского Сан-Сина.
