— Он сам своим коровам медные колокольчики повесил, я видел, — сказал Ганга.
— Не слушайте этого русского, — недовольно заговорил Гаодага Тумали. — Поп приедет, мы сделаем вид, что слушаем его молитвы, креститься будем, потом забудем — и все. Так было, так и дальше будем делать. Только верить не будем, иначе нас русскими сделает: землю копать, коров держать и траву косить заставит. Тебе, Холгитон, и тебе, Ганга, нравится их жизнь — можете кресты носить, а я не хочу, я охотиться буду и рыбачить буду.
— Правильно.
— Он просто спрашивает, чего ты, Гаодага, сердишься? — вступился за Ворошилина Холгитон. — Я тоже не хочу в земле рыться, чего меня задеваешь?
— Чего, чего вы разругались? — встревожился Ворошилин, его быстрые глазки в один миг обежали по всем лицам, не останавливаясь ни на одном.
— Тебе про попа говори, люди попа не хочу, понял? — ответил Холгитон. — Креста не хочу, корова не хочу.
— Что ты, что ты говоришь? Ты нашу веру не оскорбляй, антихрист.
— А ты к ним не приставай, — прогудел Илья Колычев. — У них своя вера, у тебя — своя. Не трожь их.
— Ты мне не указ, Илья, я что хочу, то и говорю. Может, я их в нашу христианскую веру хочу обратить? Они без бога живут, без веры.
— Пусть живут. Их крестили, русские имена дали, чего ты еще от них хочешь?
Баоса открыл дверь фанзы, перешагнул порог, за ним вошли гости и свои, няргинцы.
Гости рассаживались на нарах. Ворошилину предложили сесть возле вытесанного из камня бурхана — дюли, но он, опасливо взглянув на каменного человечка, пересел на край пар, ближе к дверям.
— Тебе не боись, он смирный люди, кусатса нет, ночью голова не лезет, сон не показывает, — говорил Холгитон, посмеиваясь, пересаживаясь на край нар вслед за Ворошилиным. — Он дом караулит. Понимай?
Баоса распорядился, чтобы женщины приготовили богатый ужин, не жалели ни крупы, ни фасоли: в гости к нему пришли его друзья, он должен их сытно накормить, напоить.
Он сел на слое место и начал через Митрофана расспрашивать о здоровье Ильи, о новостях в русском селе Малмыж, о житье знакомых, потом рассказал о женитьбе Улуски на Агоаке, похвастался молодым зятем. Краем глаз он следил за женщинами; те столпились возле очага и о чем-то перешептывались, боязливо поглядывая на главу большого дома, наконец, решившись, направили к нему Ойту.
— Дедушка, мама говорит, нечего варить, — заявил мальчик.
— Что же это, амбары опустели? — усмехнулся Баоса.
— Не знаю, мама не идет в амбар, тебя зовет.
