свою жизнь свирепо заталкивающего мячи в глотку противника. Ясно было, что уважения окружающих он добивается иными средствами, нежели брат.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, — хмыкнул Джерри.
— Я тебя тоже.
— Эта эстрада для тебя маловата. — Он рассмеялся. — Я думал, ты не поклонник сентиментальности.
— Именно это я думал и о тебе.
— Ты ведь из тех, кто сбросил избыток чувств. Живешь без дурацких «как меня тянет домой». Без всего, что несущественно. Отдаешь время только необходимому. А ведь то, что они тут называют «прошлым», — даже не часть части прошлого. Ничто не возвращается — это лишь призрак прошлого. Ностальгия. Точнее, вздор.
Несколько фраз, в которых он изложил все, что думает обо мне и обо всем вообще, доказывали способность сменить не только четырех, но восемь, десять, а то и шестнадцать жен. Нарциссизм с неизбежностью проявляется у любого, кто пришел на вечер встречи, но это был взрыв эмоций принципиально иного масштаба. Если тело нынешнего великана сохранило что-то от тела худощавого подростка, то в характере Джерри этой двойственности не наблюдалось: он был человеком монолитной цельности, железно уверенным в том, что его будут слушать. Какая неожиданная эволюция: странноватый мальчишка, став взрослым, сделался непробиваемо самоуверен. Диковатые юношеские порывы, похоже, жестко сцементировались с мощным умом и сильной волей. Сложился человек, который не только всегда дает указания и ни за что не будет им подчиняться, но и, будьте уверены, не побоится даже «раскачать лодку». Сейчас легче, чем в детстве, приходило в голову, что, если Джерри втемяшится вдруг затеять что-то, даже и совершенно невыполнимое, результат будет впечатляющим. Я понял, что меня привлекало к нему в школьные годы, и впервые осознал, что мое увлечение объяснялась не только тем, что он брат Шведа, но и тем, что брат Шведа так необычен — со своей мужественностью, такой нелепой на общем фоне и прямо противоположной блистательной мужественности прославленного брата-спортсмена.
— Так почему ты приехал? — спросил Джерри.
О прошлогоднем страхе перед онкологией и воздействии проведенной операции на простате на мои мочеполовые функции я говорить не стал. А вернее, сказал ровно столько, сколько необходимо, и, возможно, не только для меня, но и для собеседника: «Потому что мне шестьдесят два. И я подумал, что из всех форм вздорной ностальгии эта имеет максимум шансов одарить неприятными сюрпризами».
