Бескрайнее наслаждение уже не было для меня новостью. Однако и не умаляло его. Мне довелось пережить это чувство два или три раза; может быть, четыре. Каждый раз после этого я испытывал особую тоску, чувство детской беззащитности. Так томится влюбленный, не зная своей возлюбленной, или заплутавший в пустыне, совершая бесконечные круги по песку. Запустение, царившее в нашем убежище, усиливало ощущение тупика. Дом напоминал крошечный Рим, разрушенный за тысячелетие варварских набегов. Я лежал рядом с животиной под холодными и грязными одеялами, жесткими, словно картонные листы, и дом, изъеденный временем, направлял на меня свою лупу, точно на муравья. Вода, текущая с потолка, превращалась в ледяные пластины. Влажность согнула деревянную обшивку стен, и доски выворачивались, словно подсолнечники. Там, внутри дома, течение времени замедлялось; жизнь виделась глазами червяка. В те дни в этих четырех стенах я чувствовал себя на середине пути между жизнью и смертью. Мое существование подчинялось лишь двум желаниям: убивать и любить. Однако оба были невыполнимы.
– Сегодня точно придут, – говорил иногда Батис с видом крестьянина, который предсказывает погоду. Но каждый раз ошибался. Чудища просто испарились. Это не было осторожностью, они презирали нас. Если нам и удавалось их увидеть, то совершенно случайно. Мы слышали топот маленьких стад за пределами светового круга прожектора. Иногда их скрипучие голоса раздавались за пеленой ночного снегопада, иногда они молча следили за нами, но маяк не привлекал их. Можно было предположить, что они пересекали твердь острова в темноте, следуя по какому–то своему маршруту к некой определенной точке, и самый короткий путь туда проходил через лес. Только и всего. Как–то раз мы выстрелили в направлении голосов разноцветными ракетами в надежде привлечь их к маяку. Безрезультатно.
Никогда в жизни не подумал бы, что когда–нибудь буду страстно желать, чтобы на нас напали толпы чудовищ. Но в действительности их отсутствие в эти дни ставило меня на грань помешательства. Однажды я увидел, что Батис сидит на стуле у наружной стены маяка. Я вынес второй стул для себя. Одна из его ножек оказалась короче других, мне не удалось удержаться, и я упал, смешно вскинув ноги. Стульев нам не хватало; и его нетрудно было починить. Несмотря на это, я разбил его о стену маяка. Я сломал ножки, спинку, а потом еще попрыгал на обломках, чтобы от сего предмета мебели не осталось и следа. Батис смотрел на меня, потягивая ром. Он не раскрыл рта.
