В глазах врага не отразилось ничего. Поезд замедлил ход и остановился. «Сен-Мишель».
— Нам выходить, — сказал он.
Американец кивнул и зашагал по платформе — всего на шаг впереди. Они поднялись по лестнице в город; вокруг шумел Латинский квартал. И вдруг Дорффлинг пустился наутек по бульвару Сен-Мишель, в сторону Сорбонны. Он знал: жертва выбирает знакомую территорию. Там, за углом, находится квартира Дорффлинга, в которой тот собрал целый арсенал ножей, удавок и огнестрельного оружия. Но бегство недруга застало его врасплох; он ожидал, что американец примет вызов. Его уважение к бывшему морскому пехотинцу, а сейчас наемному убийце ЦРУ невольно возросло.
Организм среагировал инстинктивно: в кровь хлынул адреналин, и он пустился в погоню. Длинные ноги ритмично несли его крупное тело. Беглец все ближе, он настигает. Парижане провожали их изумленными и даже испуганными взглядами.
Американец несся по рю дез Эколь, повернул на рю Сен-Жак, и вот они уже на аллеях университета. Сейчас, в августе, у студентов каникулы, и здесь никого нет, пусто. Старинные здания угрюмо взирают на них, вечерние тени удлиняются. Он без особых усилий нагнал Дорффлинга и толкнул его плечом. Американец молча упал на мостовую, перекатился и ловко вскочил, готовый к схватке.
Он закинул руку за голову — в ножнах, удобно прилегающих к спине, находился ассегай. Короткая рукоятка, длинное лезвие.
— Майибуйе, — негромко проговорил он.
— Ты на какой тарабарщине изъясняешься, ниггер? — хрипло, но без всякого выражения спросил американец.
— На коса, — ответил он, звонко щелкнув языком.
Дорффлинг уворачивался уверенно; в его движениях угадывалась практика длиною в жизнь. Он не сводил глаз с противника. Двое кружили в страшной пляске смерти. Наконец, выбрав удачный момент, он ринулся вперед. Американец попытался ударить его ногой в пах, но он, ловко уклонившись, схватил врага за шею и вонзил длинное лезвие в грудь. Потом вгляделся в светло-голубые глаза.
— Амзингелли, — прошептал морской пехотинец.
— Умзингели. — Он кивнул, мягко и вежливо поправляя произношение. В нем зрело уважение к врагу — за сам процесс, за то, что тот не молил о пощаде, а спокойно принимал смерть как должное. Он чувствовал, как жизнь выходит из врага, — глаза стекленеют, сердце бьется медленнее, дыхание становится неровным и постепенно прекращается.
Тело врага уже начало тяжелеть, и он мягко уложил его на землю.
— Куда ты идешь? Ты знаешь?
Он вытер ассегай о футболку убитого. Медленно засунул обратно в ножны.
