С наставником она начала работать прежде, чем научилась ходить. Он обучил ее разным видам боевых искусств, дав понять, что постигает она именно искусство, а не что иное. Искусство движения. Искусство власти. Искусство жестокости. Последняя ступень — искусство жизни и смерти.
Она больше тяготела к мастерству синь-и,[1] восхищаясь его отточенными короткими выпадами. Все тщательно взвешено и продумано, без права на ошибку. Главное в этом искусстве — знать, когда двигаться не надо. Оно помогло ей довести до совершенства усвоенное в детстве, то что она и так чувствовала: красота в неподвижности. А красоты она жаждала со страшной силой. Красоты в любом обличье. Красоты — сравнимой с ее собственной.
С тех пор как она научилась замирать без движения, к ней пришло осознание своей необычности. Она видела, какими глазами смотрят на нее мужчины. И женщины тоже. В их взглядах она читала желание, зависть, ярость, преклонение. Люди не сводили с нее глаз. И ей хотелось еще и еще, ей было мало, ей не хватало красоты. Ей нужно было все сразу.
С возрастом ее черты обрели еще большую утонченность. Тело вытянулось, стало гибким и сильным. Пальцы порхали изящными мотыльками, густые темные волосы спадали живым водопадом. Сияющая гладкая кожа. Темно-зеленые глаза манили, притягивали, увлекали в сокровенную обитель, как завлекают своим пением сирены, а потом жестоко отвергали любого, кто имел дерзость в эту обитель проникнуть. В отрочестве она продолжила заниматься синь-и, осваивая самые сложные движения — «Тигр в прыжке», «Вертящийся кузнечик», «Пчелиное жало». Они покорились ей. Ей покорялось все, чем она пробовала заниматься, все, чего касалась. А когда наставник решил, что она взлетела слишком высоко и не в силах укротить собственную гордыню, пришел его черед покориться. Она помнила, каким движением сломала ему хребет, — ее собственная находка, первое созданное ею произведение искусства. Она назвала этот удар «Разбивающееся стекло». Перед ней до сих пор стояло удивленное лицо наставника. И она легко могла вызвать в памяти чувство небывалого удовольствия, которое испытала, когда он молил прекратить его страдания, подарив ему смерть. На этот раз она подчинилась. Моментальный бросок, «Поцелуй скорпиона», и все кончено.
Так что за «Молчаливый дуб» можно не беспокоиться. Ей — точно нет.
Она — Ли Лин.
Она способна на все.
До рассвета оставалось несколько часов, когда рядом прошелестел легкий ветерок. Она улыбнулась — одними губами, — потому что знала: это не ветерок. Это еще одно совершенное создание. Того.
