Директор побагровел от возмущения. Он безмолвно стоял, раздумывая — не противоречит ли правилам обучения в гимназии тот факт, что в ней одновременно учатся и отец, и сын. Впрочем, никакого конкретного решения он принять не смог, так что отец и сын могли и в дальнейшем осаждать этот бастион западной науки.
Отворилась маленькая боковая дверца, и какой-то мальчик лет десяти ввел в зал четверых черноволосых слепых мужчин. Это были приехавшие из Ирана музыканты. Они расселись на ковре в углу зала, извлекли из футляров редчайшие инструменты, работы старинных иранских мастеров. В зале воцарилась тишина. Тарист коснулся струн, и полилась печальная музыка.
Один из музыкантов поднес ладонь к уху — классический жест восточных певцов — и громко запел:
Твой стан как персидская сабля.
Твои губы — пылающий рубин.
Был бы я турецким султаном, взял бы я тебя в жены.
Я вплетал бы жемчужины в твои косы.
Целовал бы пятки твои.
Свое сердце преподнес бы я тебе в золотой чаше.
Потом он умолк, но песню подхватил другой. С болью в голосе он пел:
И ты, красавица моя, как мышь, крадешься
Каждую ночь в соседний дом.
Рыдал тар, навзрыд плакала кеманча, и уже третий певец страстно подхватил:
Он шакал, он — неверный…
О несчастье! О позор!
Он умолк, и после короткого проигрыша тара запел четвертый:
Три дня точил я кинжал,
На четвертый зарезал я своего врага.
Я разрезал его на маленькие кусочки.
Я перебросил тебя, любимая, через седло,
Я повязал свое лицо платком войны
И поскакал с тобою в горы.
Недалеко от меня, у одной из тяжелых портьер стояли директор и преподаватель географии.
— Какая кошмарная музыка, — тихо проговорил директор. — Это напоминает рев осла. Интересно, есть ли какой-нибудь смысл в этом пении?
— Здесь не должно быть смысла, как нет и мелодии, — отвечал преподаватель.
Я уже хотел на цыпочках отойти от них, но тут почувствовал, как осторожно шевельнулась тяжелая портьера. Я осторожно оглянулся и увидел седого старика с необычно светлыми глазами, который, спрятавшись, слушал музыку. Глаза старика странно блестели. Он плакал.
Это был отец Ильяс бека, Его Превосходительство Зейнал ага. Его большие жилистые руки дрожали. Подумать только! Это руки, которые едва ли в состоянии были написать имя своего хозяина, теперь распоряжаются семьюдесятью миллионами рублей.
Я отвернулся. Зейнал ага был простым крестьянином, но понимал в искусстве пения больше, чем учителя, выпустившие нас в свет.
Песня закончилась. Теперь музыканты играли кавказскую танцевальную мелодию. Я прошелся по залу. Ребята разбились на группы и пили вино. Даже мусульмане. Я пить не стал.
