«Да, отвоевался парень, — подумала Лихачева Зоя, молодая хорошенькая медсестра. — Ох, и велика же плата за жизнь! И его семье теперь не позавидуешь — хлебнут лиха».
Операция шла долго и завершилась благополучно. Пулю извлекли, ноги ампутировали выше коленей. Швы наложили аккуратно. Да иначе и быть не могло, ведь оперировал сам Терентьевич, за глаза называемый Верной Рукой. Раненого поместили в реанимационную палату.
Зоя уже не раз собиралась уйти из операционных сестёр — психика на пределе, — да все что-то останавливало ее. И вот сразу после этой операции она решила окончательно: ухожу.
Заведующий отделением, Николай Иванович, человек в годах: седой грузный, величественный, строгий и вместе с тем добрый, принял у нее заявление, терпеливо выслушал ее и сказал:
— Что ж, Зоя Николаевна, устала от крови, говорите? Ну, устала, так устала. Восемь лет — срок немалый. Спасибо. Вы неплохо справлялись. Жаль, конечно. Но хорошо, что о своей замене побеспокоились. Пойдёте палатной сестрой?
— Пойду, — ответила она.
— Хорошо. Только у меня к вам будет одна просьба.
— Слушаю вас, Николай Иванович.
— Меня тревожит исход операции Некрасова. Вы бы не смогли присмотреть за ним?
— Не беспокойтесь. Я подежурю около него.
— Ну, вот и славно.
Вечером она зашла в палату к раненому. Комната была светлая, двухместная. На тумбочке лежала медицинская карта, Зоя заглянула в неё: «Некрасов Владимир Митрофанович, капитан, тридцать лет».
«Вот уж не думала, что он мой ровесник», — удивилась она. Придвинула стул к его изголовью, присела и, глядя на него, невольно задумалась.
Его заостренный нос, впалые щеки, мертвенная бледность, проступающая сквозь светло-серую щетину, наводили на мысли о бренности человеческого существования. Несмотря на различия своих жизненных принципов и целей, исключительность заслуг и дарований или полную никчемность, все, так или иначе, движутся в одном направлении. Кто-то обгоняет других, кто-то отстает, а некоторые погибают, едва начав свое путешествие. Попытки отдельных незаурядных людей сопротивляться существующему порядку вещей нередко приводят их к еще более преждевременной усталости и смерти.
«Так что же такое жизнь? — думала Зоя. — Если это дар Божий, то почему тысячи случайностей могут легко погубить ее? Как странно.
Человеческая жизнь подобна выпавшей на листок росинке. Внезапный порыв ветра, упавшая сухая ветка, зверек или птица могут невзначай стряхнуть ее, и она тут же впитается в землю. Если же ей суждено дождаться солнца, то эта прозрачная капелька в мгновенье засияет волшебным бриллиантовым переливом. И чем больше будет падать не нее света, тем она будет таинственней и притягательней. Однако же ей недолго суждено удивлять мир: яркое солнце быстро высушит ее. Чудо, увы, быстротечно».
