Я уже не задумываюсь над смыслом изменений маршрута. Те, кто идет впереди, должно быть, знают его. А мы… Мы всего лишь стадо, бредущее за своим вожаком.
Снова зачем-то лезем наверх. Груз, что висит за спиной и на груди, уже не толкает вперед, как это во время предыдущего спуска со склона, а изо всех сил тянет назад. Ты пригибаешься все ниже, чтобы он хотя бы чуть — чуть успокоился на твоей спине.
Пригибаешься ниже, а снег подбирается выше, и вот он уже перед твоим лицом. Это уже что-то из серии про танталовы муки. Только, в отличие от проблем мифического героя, у нас все наоборот…
Мне очень не хочется ткнуться физиономией в снег. Как правило, после этого ноги поедут вниз по склону. Вместе с тобой, естественно. И тогда ты можешь сорваться в пропасть в одно мгновение ока — только подкованные пятки сверкнут…
Мы спешим. Мы очень спешим.
Потому что, если «духи» раньше нас займут перевал с пещерами — цель нашего перехода, не только операция обречена на провал, обречены мы. Обречены замерзнуть где — нибудь на голом склоне и быть погребенными снегом. «духам», отсидевшимся в пещерах, не нужно будет изводить на нас патроны и гранатометные выстрелы. За них все сделает бог этих гор…
Сколько мы идем? Я никак не могу освободить запястье, схваченное резинкой рукава. Кручу им туда — сюда, и в щель между обшлагом и рукавицей тут же, словно боясь опоздать, набивается снег. Сколько идем? Какая, к черту, тебе разница?! Идем и идем, мерно раскачиваясь под грузом навьюченного военного добра, до рези в глазах всматриваясь себе под ноги…
Встали.
Впереди слышу ругань нашего взводного. Ветер доносит до нас лишь обрывки его фраз. Кажется, кого-то тащат за веревку. Щербатый что ли, свалился? В снежном комке, из которого торчат лишь ноги да черный ствол автомата, родного брата не узнаешь.
Пользуюсь незапланированным перекуром и сажусь прямо в сугроб рядом с тропинкой. Точнее, откидываюсь на спину, потому что сесть тут невозможно. Умом понимаю, что делать этого не нужно — замерзнешь, но измотанному организму на это наплевать.
Ноющие, стертые ноги вытянуты вперед, каблуки надежно зарыты в слежавшийся нижний слой снега. Перед глазами — броуновское движение снежинок.
Через какое-то время с удивлением начинаю замечать, что их беспорядочный танец постепенно приобретает ритм. И вся эта мятущаяся пелена снега вдруг начинает кружиться в такт вальса Свиридова. Правильно, он так и называется: вальс из пушкинской «Метели»…
