— Хочешь верь, хочешь нет, — пожал плечами Джесс, — но это правда. Потом он отдал ключ скальному мотылю, который помог ему свергнуть Пилота и улетел… ополченцы не знали куда. А я знаю.
— Ага, — сказала она. — Из тех газет. Он прилетел сюда.
— Туда, где, по его мнению, его никогда не потревожат, — произнес он с жаром.
— И теперь ты… вызовешь его на дуэль за право обладания ключом? — Она рассмеялась. — Мне кажется, ты не в том состоянии, чтобы убить дракона, Джесс. — Она протянула руку. — Смотри, ты слишком слаб, чтобы даже летать. Идем со мной. Мы хотя бы сделаем тебя богатым, прежде чем… — Она отвела взгляд. — Ты сможешь позволить себе лучших врачей, которых ты знаешь…
Он отрицательно покачал головой и крутанул педаль стартера.
— Этот мотыль не знает того, что я нечаянно подслушал в амфитеатре. Стены мира ослабевают. Щит Кандесс недостаточно надежен. Нам нужен ключ, чтобы отключить поле и развить технологии, которые помогут отразить любую атаку извне. Мотыль сидит здесь и ничего не знает, Чирк.
Турбоджет завыл, пробуждаясь к жизни.
— Мне не убить дракона, Чирк, — крикнул Джесс. — Но я хотя бы расскажу ему новости.
Он прибавил газу и покинул ее, прежде чем она успела ответить.
Они наряжались в героев. Отец носил кожу, отделанную золотом, дети — костюмы огненно-красного цвета. Мама была самым сказочным существом, какое Джесс когда-либо видел. Каждую ночь он влюблялся в нее снова и снова. Она носила перья из прозрачно-голубоватого плексигласа, оперение четырех футов длиной, с помощью которого она действительно могла бы летать при соответствующей силе тяжести. Дети — маленькие дьяволята — должны были брать ее в плен, а отец спасать. Они давали представления по всем княжествам. Декорациями служили большие стены вращающихся городов-колес, зеленые шарообразные парки и миллионы людей, снующих повсюду в воздухе. Сотни миль населенного пространства, уходящего вдаль за диск пылающей Кандесс. Им нужно было быть удивительными, чтобы затмить подобный вид. И они были.
Но в их жизни время от времени, насколько Джесс себя помнил, наступали периоды необъяснимого молчания. Иногда вечерами дети чувствовали, что разговаривать не стоит. Они зарывались в комиксы, выходили играть во двор или просто ненадолго исчезали из дому. Молчание исходило от матери и отца и было непонятно. Джесс не заметил, как периоды молчания удлинились, но однажды наступил момент, когда музыкальное сопровождение выступлений осталось единственной музыкой в их жизни. Даже на репетициях чувствовалась натянутость. А потом, в один прекрасный день, мама просто исчезла.
