Но, излив свой гнев, каждый в глубине души должен был признать, что война повела бы к политическому банкротству, к национальной и социальной опасности Для всех монархических правительств. И все продолжали угрожать друг другу войной только для вида, чтобы принудить противника отступить перед такой комбинацией сил, которая (на бумаге) делала борьбу слишком неравной и оправдывала компромисс. Одни лишь прусские военные надменно, и может быть без притворства, потрясали мечами; но прусские дипломаты, более благоразумные, не отказываясь от своих притязаний, готовы были начать переговоры о средствах к практическому осуществлению этих претензий. Волей-неволей им приходилось пойти на компромисс. Во второй половине декабря происходил обмен нотами; одна из них, посланная Талейраном Меттерниху, предназначалась для обнародования. В ней Талейран в очень изящной форме повторял свои декларации о бескорыстии Франции и делал важную уступку, говоря, что после восстановления саксонского короля во всех его правах Людовик XVIII первый готов будет посоветовать ему воспользоваться именно этими правами и уступить Пруссии ту часть своих владений, которая признана будет необходимой, для того чтобы вернуть Пруссии ее прежние (до 1806 года) территориальные размеры (нота 19 декабря).
Пруссаки упорно отстаивали свои доводы: им было обещано, говорили они, не только восстановление в прежних размерах, но и округление их владений; притом, прибавляли пруссаки, намекая на свободные территории на левом берегу Рейна, саксонскому королю можно предоставить владения в другом месте[10]. Но Александр, видя, что ему не удастся присвоить себе великое герцогство Варшавское целиком и что ему придется отказаться от мысли получить Галицию от австрийцев, встречая притом даже со стороны русских сопротивление своим планам восстановления Польши, стал падать духом. Стоило ли расторгать Шомонский союз и рисковать новой войной из-за комбинации, которую осуждали лучшие его советники, которая была не популярна в Российской империи и которая далеко не приводила в энтузиазм поляков.
Александр уже допускал восстановление на престоле саксонского короля с условием, чтобы этот государь уступил часть своих владений пруссакам. Царь соглашался на то, чтобы Пруссия получила обратно от Польши Познань. Пруссия должна была только отказаться от своей доли в разделе 1795 года, т. е. от Варшавы, за известную компенсацию, которую ей следовало получить как в Саксонии, так и в Германии. Австрия и Англия выказали готовность войти в соглашение на основе этого принципа, и начались переговоры относительно числа жителей, размеров территории и пограничных линий. А так как пруссаки оспаривали правильность подсчетов, то Кэстльри задумал учредить статистическую комиссию. В состав ее должны были войти представители только четырех союзных держав. Во всяком случае он счел полезным уведомить об этом Талейрана. Последний не пожелал сделать никаких возражений против образования комиссии; он дал свое согласие, как будто бы у него просто спросили совета и как будто не подлежало никакому сомнению, что в комиссии должен заседать также представитель Франции. Затем он прибавил, что лучше было бы Англии, Франции и Австрии предварительно принять постановление, гласящее, что права саксонского короля ими признаются. Кэстльри удалился в крайнем смущении; у него не хватило духу сказать Талейрану, что французы исключены из комиссии. Он доложил об этом союзникам. Пруссаки и слышать не хотели о Талейране. Ни Меттерних, ни Кэстльри не имели мужества признать, что они состоят в конфиденциальных сношениях с французским посланником, и на Чарльза Стюарта была возложена не слишком приятная миссия объявить Талейрану об его исключении из предполагаемого состава комиссии. Это значило через три месяца рисковать повторением сцены, имевшей место 30 сентября.
