Закрыв глаза, Старик приводил пример за примером, а тем временем эсэсовцы вдали горланили:
Красные гусары быстро скачут вдаль.
Вам, красотки, нет туда пути.
Порта захлопал своими свиными глазками. Штеге вздохнул. Хайде плюнул. Легионер напевал: «Приди, приди, приди, о Смерть». Только Малыша все это, казалось, совершено не тронуло.
— Если перебить этих эсэсовцев, — предостерег Старик, — то, будьте уверены, против местных жителей будут предприняты карательные меры. В тюрьмах тоже, — добавил он после паузы. — И вы будете повинны в каждом из этих убийств. Каждый произведенный выстрел будет вашим. Вы станете убийцами. Массовыми убийцами.
Старик вновь твердо поглядел в глаза каждому из нас. Потом с отрывистостью пулеметной очереди заговорил:
— Стреляйте, если посмеете. Только имейте в виду, что всякий раз, когда от вашей пули гибнет эсэсовец, вы убиваете вместе с ним двадцать штатских, среди которых может оказаться немало женщин и детей. Школьников. Голодающих малышей, занятых сейчас своими невинными играми. Стреляйте, ребята, черт с ним, стреляйте! Спускайте предохранители! Открывайте огонь, отомстите за Герхарда, еврея, который не ложился в постель, чтобы не напустить туда вшей. Если б он мог видеть последствия вашего плана, то наплевал бы в ваши грязные рожи. Если хотите отплатить за него, собирайте свой хлам — и пошли отсюда. Расскажем всем, что видели. Прокричим! И никогда не забудем! Будем повторять это вновь и вновь. Вам нужно пережить войну, чтобы раструбить об этом повсюду. Рисуйте это, пишите об этом, повторяйте двадцать лет спустя, когда мир будет спокойно вращаться! Никто не должен забывать, что происходило с другими народами, с теми, кто мыслит иначе, с женщинами и детьми. Это будет вашей местью за тысячи Герхардов, которых они замучили.
Невысокий Легионер, с виду смертельно усталый, поднялся.
— Ты, как всегда, прав, Старик. Прав.
И внезапно в приступе бешенства отшвырнул тяжелый баллон огнемета, пнул его, яростно заколотил кулаками и в отчаянии выкрикнул:
— К черту это все! Наша свобода кончилась, и наше мужество бессмысленно. Любое применение оружия, даже такими тупыми, паршивыми скотами, как мы, наверняка будет на руку большим мерзавцам!
Он опустился на землю, сбросил сапоги, расстелил молитвенный коврик, поклонился на восток и пробормотал длинную молитву своему восточному пророку.
Мы молча смотрели на этого человека-волка с марокканских гор, способного только лязгать зубами на нож, который должен его убить.
