А в сельсовете — туда я тоже заглянул — немцы когда-то сидели. Газеты немецкие по углам валяются, банки из-под консервов, на столе даже каска чья-то со свастикой. Но опять же — никого. Я банку одну взял, посмотрел — она изнутри вся плесенью заросла. Давно отсюда немцы ушли.
Ну, походил я еще, убедился, что ни одной живой души в Бондарях не осталось, и позвал наших — три раза сойкой прокричал.
— Село выселили, — говорю. — Можно здесь оставаться.
— И ждать, пока сюда партизаны придут? — усмехается капитан.
— А если им здесь ничего не нужно? Так и будем тут сидеть до морковкина заговенья?
— Надо искать нормальную деревню, — Лев говорит. — Где люди живут. Что там у нас на карте?
— Коло-Михайливка, — отвечает капитан. — Но она еще ближе к ставке. Если уж отсюда всех выгнали, то в той Коло-Михайливке, верно, одни только немцы и живут.
— А если подальше на восток?
— А подальше к северо-востоку есть маленькое село Деруны. Километров восемь отсюда. Туда и надо идти.
Перекусили мы наскоро и отправились искать эти Деруны.
Оказалось это даже не село, а хутор — три дома на краю леса. Из труб дымок поднимается, во дворе собаки брешут — видно, живут люди.
Мы, конечно, сначала все вокруг осмотрели — ну, там, тропки, подходы, нет ли следов мотоциклетных шин на дороге — и только когда убедились, что все в Дерунах спокойно, постучались в ворота.
Собака кудлатая со всей своей дури лаем заливается, цепью гремит — аж Гитлеру в ставке, наверное, слышно. А хозяевам хоть бы что.
Потом все же выходит во двор баба. Лет под сорок, а может, чуть больше, но ничего такая, в моем вкусе. Есть за что подержаться. Ну, хохлушки — они вообще аппетитные. Идет к нам, не очень чтобы торопится.
— Здравствуй, хозяйка, — говорю. Я в таких случаях всегда стараюсь инициативой завладеть. — Нет ли у тебя, хозяйка, воды напиться, а то так жрать хочется, что и переночевать негде.
— А вы кто такие? — спрашивает баба. И голос у нее такой, как мне нравится — грудной, глубокий.
— Мы, — отвечаю, — бойцы вспомогательного подразделения Ваффен-СС Русская Освободительная Национальная армия. Меня, например, Василием звать.
Долго мы думали, как местным жителям представляться — и решили, что останемся гадами и предателями. Если немцев здесь уважают, значит, и нас примут, как родных. А если все-таки наткнемся на нормальных советских людей, так переубедить их мы сумеем. Жора, молодец, об этом позаботился.
— А чего тут делаете? — продолжает допрос баба. И не поймешь по ней, рада она видеть у своих ворот немецких прихвостней или готова нас на вилы поднять.
