На странника же, судя по всему, это зрелище не произвело особого впечатления. Он взглянул приору в глаза и спросил все тем же негромким голосом:
— Все люди братья, не так ли?
— Да, конечно, хотя ныне многие совершенно об этом забыли.
— Совершенно об этом забыли… — эхом повторил странник.
Жан Майар, который все это время внимательно разглядывал незнакомца, уловил в этой реплике некоторую озлобленность, что, впрочем, мало его удивило — ведь согласно философии, которую он исповедовал, это чувство было вполне совместимо и с душевной чистотой, и даже со святостью.
— Но не я, — продолжал между тем странник. — Вот потому-то я здесь, среди вас. Зачем же ты изгоняешь меня, брат приор?
— Я?! Разве я тебя изгоняю? — изумился священник.
Благостное сопротивление старого приора было сломлено. Незнакомец стремительно шагнул к нему, распахнул объятия и истово его расцеловал, а затем сам отер слезы, которые вдруг покатились по львиному лику прокаженного священника.
Из толпы, уже умиротворенной и окончательно покоренной новым свидетельством решимости странника, раздались одобрительные возгласы, и полукруг любопытных превратился в плотное кольцо: все сгорали от нетерпения получить в свою очередь чудесный поцелуй.
Тем временем Жан Майар тихо шепнул на ухо пришельцу:
— Послушай-ка, странник. Ясно ли ты представляешь, куда ты попал и чем может обернуться для тебя твое намерение провести здесь эту ночь? Ведь за это жители равнины будут неотступно тебя преследовать. Сдается мне, что ты нездешний и даже не подозреваешь, сколь суровы законы, касающиеся прокаженных. Беги скорее отсюда, и тебе, возможно, посчастливится скрыть, что ты побывал в лепрозории.
— Ты уж прости нашего доктора, — сказал приор, тоже не на шутку встревоженный. — Но он тоже считает своим долгом вслед за мной предостеречь тебя. Врач — человек ученый, искусный и умный, хоть и не лечит лепру, поскольку она неизлечима. Он тоже прокаженный, как и все здесь, однако знает эту гнусную болезнь лучше всех. Но в делах веры он человек сторонний. Я же, брат мой, признал тебя сразу.
— Аминь, — согласился Жан Майар и подмигнул, отчего лицо его скорчилось в жуткой гримасе.
— Я пришел сюда из города, — заговорил странник. — Его колокольни, должно быть, видны с вершины вашей горы. Мне ведомы и жестокие нравы, и бессердечие окрестных жителей. Только тебе-то, господин доктор, что за меня волноваться? — кажется, незнакомец ощутил в мэтре Майаре противника и потому говорил с ним пренебрежительно, даже не глядя в его сторону. — В общем так, господин доктор, нет у меня ни малейшего желания возвращаться на равнину. Отныне я хочу жить здесь, на Больной Горе. Неужто прокаженные откажутся принять меня?
