Когда Эжен замолк, цирюльник, который, слушая эту тираду, продолжал водить холодными щипцами по голове Марселя, слегка улыбнулся. То болтливый, как сорока, или, вернее, как парикмахер (каковым он и был в действительности), когда можно было посплетничать, то молчаливый и лаконичный, как спартанец, когда вопрос касался дел, — он усвоил благое правило не вмешиваться самому в разговор, пока не выскажется клиент. Однако возмущение, столь резко высказанное Эженом, заставило его заговорить.
— Вы, сударь, беспощадны, — сказал он, смеясь и выговаривая слова на гасконский лад. — Я имею честь причесывать мадмуазель Мими, и, на мой взгляд, она превосходная особа.
— О да! — подхватил Эжен. — Она превосходно справляется с выпивкой и табаком.
— Справедливо, я не отрицаю. Девушки не прочь посмеяться, поплясать, покурить; но не все они бессердечны.
— Куда вы клоните, папаша Кадедис? Оставьте дипломатию и выкладывайте все начистоту.
— Я клоню к тому, — ответил цирюльник, кивая на заднюю комнату, — что там на гвозде висит черное шелковое платьице, конечно знакомое вам, если вы знакомы с его владелицей и ее несложным гардеробом. Это платье прислала мне на рассвете мадмуазель Мими; думаю, что раз она не пришла на помощь малютке Ружет, значит, и сама в золоте не купается.
— Занятно, — сказал Марсель и с этими словами встал и прошел в заднюю комнату, не обращая внимания на бедняжку в клетчатой шотландке. — Если Мими заложила платье, значит, песенка ее солгала. Но в чем же, черт возьми, она теперь будет делать визиты? Быть может, она нынче не выезжает в свет?
Эжен последовал за своим приятелем.
Цирюльник их не обманул. В пыльном углу, среди всякого тряпья, печально и смиренно висело единственное платье мадмуазель Пенсон.
— Так и есть, — сказал Марсель. — Свидетельствую, что полтора года назад этот наряд был новешенек. Перед вами домашнее платье, амазонка и парадный мундир мадмуазель Мими. На левом рукаве вы найдете пятнышко величиной с монету, оставленное шампанским. И сколько же вы под это дали, папаша Кадедис? Ибо я полагаю, что платье не продано, а находится в этом будуаре как залог.
— Я дал четыре франка, — ответил цирюльник, — и, уверяю вас, из чистой благотворительности. Другая не получила бы от меня и сорока су, потому что эта штука в чертовски преклонном возрасте, она светится насквозь — не платье, а волшебный фонарь. Но я знаю, что мадмуазель Мими заплатит: кто-кто, а она четырех франков стоит!
