Тем не менее тут, наверху, жили люди. Ефрейтор и два солдата. В одну из ночей руками и короткой лопаткой они отрыли себе укрытие под бетоном. Там они сидели и ждали своего часа, который придет, когда рота в окопах будет уничтожена. Тогда они должны будут с подрывными зарядами подбегать к подползающим стальным чудовищам и, уже со смертельным свинцом в теле, дрожащими руками прикреплять магниты зарядов к танкам. Этого момента они ждали час за часом, день за днем. Постоянно в надежде, что для них он никогда не настанет. Над ними дрожал, потрескивая, кусок бетона. По стенам укрытия осыпался песок. Если танки не придут, то определенно наступит момент, когда на них сползет бетонная глыба. Сотрясения от разрывов все больше расширяли укрытие. С каждым днем становилось все яснее и яснее: бетонная пята с тяжестью стальной мачты однажды раздавит пузырек воздуха под собой. Но, несмотря на это, вылезти они не могли. Неужели им пересесть в воронку, чтобы через час погибнуть?
Так и жил ефрейтор с двумя своими солдатами в этой тюрьме. Они лежали рядом. Между их дурно пахнущими телами стояли наполненные динамитом упаковки. Из консервных банок они пили черную жижу, которую им приносили в качестве кофе, — просто подкрашенную воду, пахнувшую жестью и цикорием. При этом они чувствовали на языке песок, непрерывно сыпавшийся сверху в посуду. Иногда они раздевались и сидели, словно голые отшельники в своей норе, и выискивали в своем обмундировании жирно поблескивающих тварей. Каждый день они маниакально дожидались бутылки алкоголя, которая им полагалась. Они жадно ее опустошали и день ото дня замечали, что пьянеют все меньше и меньше. Когда приходила нужда, то они справляли ее на лопату или в старые консервные банки. Потом нечистоты выбрасывали наружу. При этом им не надо было рисковать своей жизнью. Иногда их кал скатывался обратно в нору. Они стали похожи на лемуров. Волосы нависали над их воротниками. Они были одновременно пыльными и сальными. Но они всегда прислушивались, пытаясь различить определенный шум сквозь разрывы и гул снарядов, все равно, спали ли они, ели, курили или пили. Они дожидались лязга гусениц русских танков.
Раз в день, изредка — ночью, посыльный приходил в их нору. Он был их связью с внешним миром, сузившимся для них до одного километра фронта. Каждое его слово, как-либо связанное со «сменой», повторялось и давало пищу для разговоров на часы или дни. А дни проходили. В армии забытых отряд истребителей танков был ничем.
