Кровь. Царство химер | страница 53

Тереза открыла глаза и потерянно уставилась в потолок.

— Давай сначала, — сказал он. — Расскажи мне все.

С электроэнцефалограммой возникли проблемы.

Бэнкрофт понимал, что это не так. На самом деле что-то странное происходило не с аппаратом, а с разумом человека, мирно спавшего в кресле. Но ученый в нем требовал проверки всех возможных вариантов.

Он выключил аппарат, отсоединил и заново присоединил электроды. Включил. По экрану побежали волновые паттерны, соответствующие деятельности бодрствующего мозга. То же самое. Ошибки нет. Никаких перцепционных волн.

Он проверил остальные мониторы. Цвет лица, движение глаз, температура тела… Ничего. Ни одного совпадения. Томас Хантер спал вот уже два часа. Дыхание ровное, тело расслабленно. Он действительно спал.

Но признаки сна этим и ограничивались. Температура тела не менялась. Движение глаз не вступало в быструю фазу. В электроэнцефалограмме не было и намека на перцепционную деятельность мозга.

Бэнкрофт обошел вокруг пациента дважды, мысленно перебрал возможные объяснения.

Не нашел.

Тогда он отправился к себе в кабинет и набрал номер, который дал ему директор ЦРУ.

Грант.

— Здравствуйте, мистер Грант. Это Майлс Бэнкрофт, по поводу вашего юноши.

— Да?

— У нас проблема.

— Какая?

— Такая, что юноша не видит снов.

— Разве так бывает?

— Не слишком часто. И не так подолгу. Он, без сомнения, спит. Мозговая активность наличествует. Но что бы в его голове ни происходило, оно не имеет видимых признаков. Судя по показаниям приборов, он бодрствует.

— Мне показалось, вы сказали — он спит.

— Он и спит. В этом-то и проблема.

— Я скоро буду. Не будите его, пусть смотрит сны дальше.

Он повесил трубку, и Бэнкрофт не успел его поправить.

Томас Хантер не видел снов.

Рашель чудом расслышала эти звуки — под ухом упражнялся в пении Сэмюель, а Мэри безнадежно пыталась вернуть брата в нужную тональность. Расслышала лишь потому, что привыкла ждать их и днем и ночью. Победная песнь. Охнув, она вскочила на ноги:

— Тихо, Сэмюель!

— Что такое? — спросила Мэри. И тут же услышала сама. — Отец!

— Отец, отец! — закричал Сэмюель.

Обиталищем им служила деревянная хижина, большая и круглая, в два этажа, с входными дверями на каждом. Дверь нижнего была предметом особой гордости Томаса. Вокруг озера, в лесу, вдоль береговой полосы, расчищенной от деревьев, стояло нынче уже около десяти тысяч домов, но такой двери не было ни у кого. По мнению Томаса, это была лучшая дверь на свете, единственная в своем роде — подвешенная на двойных петлях и открывающаяся в обе стороны, чтобы входить и выходить без затруднений.