Игорю Петровичу кажется: он так тих и так надежно замаскирован, что о его присутствии не знает даже вот этот ленок, спинной плавник которого режет черную воду совсем рядом с оморочкой. А всего в двадцати метрах стоит изюбр-пантач. Стоит неподвижно, почитай, уже час. Ему так хочется плюхнуться в манящую прохладу залива и полакомиться длинными зелеными пучками, которыми затянуто мягкое и вязкое дно, но его что-то беспокоит, удерживает. Неведомым охотнику чувством он улавливает опасность в густой тени на противоположном берегу залива, и все буравит эту тень глазами, втягивает темными влажными ноздрями слабые струи воздуха, прядает ушами.
Иногда зверю кажется, что ничего там нет, в этой тени. Но почему от нее испуганно шарахнулась сова? И отчего оттуда изредка выходят этакие маленькие волнышки? И что там вроде бы стукнуло? Тихо и мягко… Очень осторожен изюбр от рождения, но вдесятеро бдительнее он, когда на его голове растут нежные золотистые панты. И уходит пантач от беды подальше, не пошевелив веткой, не сдвинув с места камешек, не потревожив тишины. Исчезает как призрак.
А Игорь Петрович перебирает прожитое и не ведает, что рядом с ним чуткий зверь. Страсть к охоте он унаследовал от отца и деда. Всякими ружьями обзаводился, на разных охотах бывал. Еще парнишкой просиживал утренние и вечерние зори на утиных и гусиных перелетах, в юности предпочитал добывать косуль, позднее пристрастился к выслеживанию кабанов. Были на его счету и сбитые утки, и подстреленные гуси, и косули, кабаны и изюбры, шесть медведей. И даже один леопард. Представлялась возможность послать верную пулю в грудь неосторожно вышедшему на него тигру, но Игорь Петрович твердо чтил промысловые правила и законы и тем был горд.
На его глазах скудел еще так недавно богатый мир диких животных Уссурийского края. Он хорошо помнил рассказы деда о баснословных охотах арсеньевских времен. Грустно было думать: неужели прежнее обилие дичи никогда уже больше не восстановится? Но еще больше беспокоил вопрос: а что будет лет через двадцать, когда истечет второе тысячелетие?
Можно было сделать несколько предположений, но все они в конце концов — варианты двух взаимоисключающих прогнозов: если все пойдет по-старому, то даже сегодняшние блеклые охоты будут восприниматься людьми нового века как легендарные. Если же охотничье хозяйство перестроить на разумных началах, то былое богатство Уссурийской тайги вполне можно возобновить, восполнить, вернуть. Потому что не в заселении края, пожарах и лесозаготовках главная причина оскудения животного мира, а в неорганизованности и слабосилии охотничьего хозяйства, в браконьерстве. В равнодушии, которым веет от самых разных ведомственных позиций и высот, когда ставится эта проблема.
