Разбудили его резкое хлопанье полога, шлепки капель над головой. Вроде бы они о чем-то говорили, будили, звали, ободряли. Выглянув наружу, Лукич вместо серого неба увидел тучи. Появилась надежда, что скоро средь них проглянут голубые «окна», а затем и солнце. Радостно засуетился, развел огонь, поел и бодро зашагал на утес брать свое и людское счастье, как быка за рога.
Плантация выглядела просто как лоскут обычного леса, на который когда-то густо насадили женьшеня. Долго ей удавалось избегать человеческого глаза. Было тут много старых женьшеней с высокими, даже чуть поседевшими стрелками (если почесть за седину красноватый налет). На этих красовались целые «кулаки» ягод. Почти треть растений была с пятилистовыми мутовками. Лукич сначала обошел плантацию, потом каждую грядку. Уже отгремели волнения и сомнения, вместо них пришли спокойствие и радость. Ласкали душу долгожданные голубые просветы в небе и нежные напевы обдуваемых ветерком деревьев. Будто бы они тоже, как Юла когда-то, решили, что сын он им теперь, и шептали ему что-то хорошее, даже задушевное.
Сдерживая желание быстрее копать корни, Лукич развел костер, поискал и нашел метрах в ста говорливый ручеек, набрал в котелок воды, присмотрел место для табора, посидел перед важной работой.
Осматривая лес, еще раз решил, что лучшего места для плантации Юле искать не надо было, хотя он, Лукич, видел подобные, и даже лучшие, много раз. «Сказал бы в свое время Юла: ищи, мол, Андрюха, на горе у большого утеса, что в пятнадцати километрах по правому берегу ключа, и все тут, не пришлось бы потерять столько лет», — подумал Лукич. Но это мимолетное сожаление лишь мелькнуло и исчезло, как дым, а чувство благодарности, признательности хорошему человеку, напротив, все крепло в душе Лукича, и он не уставал поминать Юлу добрым словом.
Начал старик с самого крупного корня. Собрав ягоды, срезал ножом стебель, оборвал траву вокруг, разгреб старую хвою и черный жирный перегной. Очистив длинную шейку корня, испещренную сплошными кольцами, долго любовался ею: колец было не менее сотни, значит, столько же лет и этому патриарху. А чем старше он, тем больше в нем сил, веса и мудрости.
Выбирая землю руками и разрыхляя ее палочкой, Лукич сантиметр за сантиметром, затаив дыхание, любуясь и радуясь, оголял его. Осторожно очищая тонкие и длинные ответвления корешков, стараясь не оборвать их ненароком, старик углублял и расширял яму, перерезая древесные корни и выбрасывая камни, любовно открывал в женьшене все новые и новые подробности. Он был велик и красив, хотя оригинальной формой своего тела и мало походил на человечка. «Ну и что же? Важен-то вес, а не форма, — бормотал Лукич. — Главное — не оборвать корешки».
