В далеко не первый раз раздосадованно подумав: «Сколько же ее можно искать?», Лукич остановился под наклоненным трухлявым кедром, взял с него широкие пласты толстой сухой коры, сбросил котомку и с облегчением уселся. Прислонился к могучему комлю дерева, вытянув гудящие ноги… «Допустим, — рассуждал он, — плантация находится где-то на площади в сотню квадратных километров. В день я прохожу с поиском не менее десяти километров, при этом осматриваю полосу шириной метров семьдесят. — Лукич долго «шевелил» умом, напрягаясь в счете. — Значит, в день обследую семь десятых квадрата, за месяц — двадцать. Пять лет помножим на двадцать — сто. Давно бы наткнуться должон. Как заколдованная…»
Дремота навалилась на Лукича. Из небытия возник маленький лысый шустрый Юла, вечно чем-нибудь занятый, беспокойный и улыбчивый. Старик был одинок, только одиночество его не тяготило. Ему для работы, казалось, года не хватало. Зимой промышлял пушнину и зверя, весной и летом хлопотал на пасеке и в огороде, потом охотился на пантачей, искал женьшень. Хорошие корни продавал, маленькие корешки и семена высаживал на потаенной плантации. Деньги копил. Вроде была у него где-то вдовая дочь с детьми.
С Андреем Лукичом, тогда еще молодым и удачливым, Юла встречался зимой на охоте, а летом на корневке. Относился к нему приветливо — и только. Но один случай разогрел эту приветливость в отцовскую заботу и любовь. Было это так.
Как-то по первым ноябрьским снегам Андрей пришел поохотиться на заимку Юлы еще засветло. Хозяин, судя по всему, утром ушел на свой участок, уставленный капканами и кулемками на пушного зверя, и обязательно должен был вернуться к вечеру. Андрей разворошил в печке красневшие под золой угольки, подбросил щепок, вскипятил чай.
Погода стояла тихая, солнечная, теплая. Свежий, чистый снег веселил, располагал к благодушию, и Андрей, закинув за плечо ружье, надумал походить. Просто так. Любовался заснеженными вершинами и горбатыми спинами сопок, вплетениями кухты[6] в густую зелень хвои, искрящимися свежестью следами зверей. Думал о предстоящей охоте.
А когда вернулся в избушку, напилил и наколол дров, принес воды. К тому времени истлела заря, сгустились тени, угомонились синицы и поползни, на потемневшее небо выкатилась луна, а Юла все не приходил.
Андрей знал, что дед не признает ночевок у костра, всегда еще при солнце возвращается домой. И на душе у него стало неспокойно: в тайге всякое бывает.
