Капрал Исолинту изо всех сил пытался спасти сапоги. Должен и Норппа понять, что так дело не пойдет. В мастерской существует строгий порядок, как в армии и положено. Кроме того, Норппа, как трудармеец, вряд ли вообще имеет право носить казенные сапоги…
— Я-то как раз и имею на это право, — заявил Норппа. — Я обхожусь государству так дешево, что если бы все обходились так же дешево, то родине не приходилось бы погрязать в иностранных долгах…
Понемногу до капрала Исолинту начало доходить, что сапоги безвозвратно ускользают из его рук. Трудармеец Норппа, прямо сказать, по-разбойничьи отнял их у него. Этот нахал даже в красноречии не уступал самому Исолинту.
— Признайся-ка, шельма, что ты собирался променять их на водку. Наплюй ты на водку! Теперь не до жиру, быть бы живу…
Поневоле рассмеешься. Оба они умели повеселиться, умели рассказывать всякие истории. Любо было слушать, как они делились друг с другом своими приключениями. Уж от них-то доставалось тем, кто угнетал ремесленника и рабочего. Несмотря на эту стычку из-за сапог, они продолжали уважать друг друга и радоваться, что они, как и многие другие люди, пока что отделываются от всего не наихудшим образом. Казалось, их нелегко было бы убедить в том, что в мире скучно и плохо жить. Суть этой жизнерадостности заключалась в приведенной капралом пословице: один хомут другого не краше.
Однако все это не помешало капралу Исолинту с досадой взглянуть на ноги Юхани Норппы, когда тот собрался уходить. Слишком уж живо представали перед его мысленным взором две бутылки доброго вина. Принес же черт этого старого приятеля в такой неподходящий момент!
…В те времена у трудармейца Юхани Норппы не было постоянного местожительства. После отбывания болотной каторги он некоторое время прослужил в одном из подразделений снабжения, где тоже считался нежелательной личностью. Затем его направили в центр пополнения подразделений, где также невзлюбили. Такого вояку следовало бы угнать куда-нибудь подальше.
Удобный случай представился. Где-то на завоеванной территории, в глуши восточной Карелии, потребовались строительные рабочие. Юхани Норппу направили туда.
Норппа роптал. Там, за границей, он уже бывал однажды и помнит печальный исход того похода. Но болотная каторга была еще свежа в его памяти, и Юхани не оставалось ничего иного, как поворчать и сесть в поезд.
Похрапывая в битком набитом вагоне, под покровом ночи он пересек границу, которую некогда уже видел и извлек из виденного урок, за что ему и пришлось переработать под пашню не один квадратный метр болота. Но такую работу ему доводилось выполнять и в те времена, когда он был свободным гражданином. Норппа превратил лес в пашню, основал так называемый домашний очаг, который впоследствии у него отобрали, несмотря на то, что святое право частной собственности все еще оставалось в силе. Это было десять лет назад, в годы, которые назывались годами кризиса. Это удивительное время, видимо, слишком быстро выветрилось из памяти людей. Страна и весь мир утопали в изобилии хлеба и товаров, и вряд ли от этого несчастья удалось бы избавиться, не будь пущена в ход эта гигантская мясорубка…
