Когда наказание кончилось и он попытался сделать несколько шагов, ноги его подкосились, и он рухнул на землю, настолько затекли все его члены. Но зато утром сына старухи Аскола в лагере уже не было.
Два или три месяца он жил на свободе, хотя и в постоянной тревоге. Но не следовало сыну старухи Аскола возвращаться домой и показываться в родной деревне. Цепкая рука закона настигла его и вновь водворила в ту же часть.
Потом был трибунал и приговор: шесть месяцев тюрьмы за дезертирство. Полгода провел сын старухи Аскола на Илмайоки, в этой солдатской Сибири, добывал торф, жил впроголодь на одном хлебе и воде, закованный в цепи по рукам и ногам, научился обманывать бессердечных надсмотрщиков и в пересыльной тюрьме впервые услышал грустную красивую песню:
Чтоб мы пустились в этот путь
теперь в последний раз,
и на свободу отдохнуть
чтоб отпустили нас…
А теперь вот снова казарма. Опять учения, поверки, построения. Бесконечный ряд ненавистных команд: «Подъем!», «На зарядку!» — и так весь день, а вечером молитва и благословение господне. И сын старухи Аскола потерял всякую надежду выбраться отсюда и перестал подчиняться приказам. Арест следовал за арестом, все длиннее становился перечень его провинностей, и конца его службе в армии видно не было.
* * *
Итак, сын старухи Аскола встречал в армии уже третье рождество. Из-за холода и клопов он не выспался как следует, и поэтому в голове его бродили довольно мрачные мысли. Однако скоро к нему вернулось его обычное настроение, он начал бодро прохаживаться по камере из угла в угол и при этом напевал:
Не высватать девицу за каменной стеной…
Потом он стал подтягиваться на прутьях оконной решетки. Увидел проходившего мимо солдата и сказал:
— Дай покурить…
Но тот не осмелился дать арестанту закурить, процедил сквозь зубы: «Нет у меня» — и двинулся дальше. Снег заскрипел у него под ногами.
— Ах ты, салага проклятый! — рассердился сын старухи Аскола. — Да следующей ночью тебя самого пошлют сюда клопов давить, чтобы спокойнее было спать…
Так и остался сын старухи Аскола даже без рождественской затяжки. А впереди у него была бесконечная вереница дней в армии. Он сбросил с полки Библию и растянулся на полу, подложив книгу под голову. Время ползло медленно. Было грустно и в то же время приятно чувствовать себя «стариком» в армии, матерым служакой, и думать, что и для тебя рождество подходит к концу, точно так же как и для всех других людей.
Принесли кашу на ужин, и «старику» доставило радость услышать, как один часовой говорил другому:
