Галина Павловна положила на плечо Самоварова руку, тяжелую от колец и неизбывной силы гребчихи. Попыталась она и заглянуть ему в лицо. Ее собственный взгляд не выражал уже ничего.
– Главное у вас – допытаться, кому выгодно, так ведь? Это еще по-латыни как-то называется, – сказала она, тряся серьгами. – Теперь сами судите: что мне за выгода сегодняшнее несчастье? Только испорчено все!
Стас недоверчиво улыбнулся. Галина Павловна посуровела, ее речь стала четче, серьезней, трезвей.
– У нас сегодня была вечеринка, – напомнила она, – а на завтра билеты куплены до Вены. Мы ведь с Сашкой и Саньком-маленьким собрались в Бад-Хофгостайн. Вы не можете себе представить, как я люблю Бад-Хофгостайн! Вы катаетесь на горных лыжах? Нет? А вы?
Сначала вопрос был обращен к Самоварову, который как инвалид не годился для горных лыж, а потом к Стасу, тоже далекому от альпийских вершин.
– И никогда-никогда не катались? Ни разу? У, как много вы теряете, – нахмурилась Галина Павловна. – Так нельзя. Это же чудо! Вы знаете, что такое счастье? Летать! Завтра к тамошнему обеду – учитывайте разницу во времени! – я бы уже летала. Вы хоть горы видели когда-нибудь?
– Угу, – ответил майор.
– Вот видите! Это чудо. Причем в Бад-Хоф-гостайне вы не встретите наших проституток в компании с нашими олигархами. Мы же всю Европу загадили этим сбродом! Куда ни плюнь, всюду сидят они, требуют шампанского и запевают что-то из Газманова. Но в Бад-Хофгостайне такого пока не встретишь. Там поют одни тирольцы, причем в специально отведенных для этого местах. Это тихий семейный курорт. Дивные горы. А какие там спа-салоны! Вы любите спа-салоны?
Стас и Самоваров переглянулись и на всякий случай кивнули утвердительно.
– Ну вот! – обрадовалась Галина Павловна. – Даже если бы я хотела застрелить мужа (только зачем?), то сделала бы это потом. Потом! После Бад-Хофгостайна! Я не привыкла лишать себя удовольствий, а тем более счастья. Особенно в Рождество и под Новый год. Я давно уже ничего себя не лишаю и живу для себя. Только для себя! И вот вместо полета, вместо белых гор и чудных пирожных (в Рождество ведь можно себе позволить?) я буду сидеть в этом гнусном Нетске и хоронить бедного Сашку. Я буду давать вам дурацкие показания, буду видеть гнусные фальшивые рожи знакомых и тех, кто лезет к нам в знакомые. Возможно, мне даже придется войти в дела фирмы, чтоб Андрюшка не посмел… Ах, это невыносимо! Она закрыла лицо сплетенными пальцами и ссутулилась так горестно, что нельзя было ее не пожалеть. Однако Стас, хоть и хмыкнул сочувственно, верить даме с кондачка не пожелал.
