- Моё, - ответил Толян и добавил: - Ты б, Зинаида, осадила маленько, а то, сама понимаешь, настроение получается приподнятое. Идти, понимаешь, неудобно. Пялиться будут.
Зинаида отодвинулась и сказала:
- Кучеряво живешь. Хоромы, машина.
- Две машины, - отозвался Толян, направляясь к арке, выходящей на улицу. - Эта - "Бээмвэшка", эту во дворе держать не жалко. А вот другая покруче - "Роллс-Ройс". Та, как положено, в гараже.
После чего сказал, не оборачиваясь, характерно растягивая слова:
- Извините, кореша, поедем на метро. На моторе, выпивши, лучше не рисковать. Но сперва забредем в магазин, а то в исподнем да тапках в метро не пускают.
Насчет исподнего он, конечно, перегнул. На Зинаиде был ситцевый халатик, правда, малость подопревший под мышками, но для дома и жаркой погоды вполне подходящий, а на Степане - пусть подштопанная, но еще весьма стильная косоворотка и синие шаровары. Он же не был виноват, что спустя 60 с лишним лет турки стали выпускать нательные рубашки, как две капли воды похожие на его косоворотку.
Конечно же, эта четверка обращала на себя внимание. Животастый, в голубой безрукавке и желтых штанах битюг, поджарый спортивного вида стриженный под бокс, бдительно поглядывающий по сторонам парень с дипломатом, и Дунька с Ванькой - прямиком из замшелой глубинки, где еще, наверное, до сих пор пускали под откос фашистские поезда. Вскоре они нырнули в частный магазин, торгующий барахлом, и когда вышли оттуда, Дунька с Ванькой преобразились. Теперь они были в безрукавках, джинсах и кроссовках.
Расплатился за всё, разумеется, Толян. Бумажник у него лежал в заднем кармане, и хотя карман этот был на молнии, выудить его оттуда было раз плюнуть. Антон указал на это.
- А ты на что? - отреагировал Толян.
Нет, раньше всё-таки воров боялись.
Метро поразило не столько своим великолепием, сколько обилием народа.
Проехав пять остановок, они вышли наружу и сели в троллейбус.
Что и говорить, город здорово преобразился. Это уже был совсем незнакомый город - гигантский, с массой взметнувшихся вверх белокаменных домов, со сверкающими под солнцем стеклянными витринами бесчисленных магазинов, яркими надписями, рекламными щитами, нескончаемыми автомобилями, а главное - с какой-то чудовищной массой народа. Дымили здоровенные, толстенные трубы, не трубы, а трубищи, автомобили исторгали сизый вонючий чад. Прибавьте к этому одуряющую жару... - и тем не менее город был волшебно красив. Антон, не отрываясь, восхищенными глазами смотрел в окно и чувствовал, как что-то огромное переполняет его грудь. Хотелось встать и во весь голос запеть что-нибудь хорошее, душевное. "Интернационал", например. Но он сидел и восхищенно молчал. Сказывалось чекистское воспитание.
