Разбудил его дворник, подметавший аллею. Он грубо растолкал Алика ручкой метлы, приговаривая:
- Вставай, вставай, ишь, разлёгся. Сейчас тут люди ходить будут, может, кто детей гулять приведёт, нечего им на бомжей всяких смотреть. Развелось вас тут. Вот ты – ещё, вроде, пацан, а тоже – рожа. Вставай, говорю!
Дворник, конечно, слышал о ночной трагедии, но и подумать не мог, что на его участке окажется ребёнок из разрушенного дома с другого конца города. Алька послушно встал и побрёл по парку, с трудом вспоминая события прошедшей ночи. И только сейчас из глаз полились слёзы. Они текли и текли, как та вода из искорёженной трубы, и Алька не мог их остановить. Не мог и не хотел. Теперь было всё равно. Идти некуда и не к кому. И незачем.
Когда слёзы иссякли, Алька подошёл к припаркованной у забора машине и, неловко изогнувшись, заглянул в зеркало. На него смотрел опухший заплаканный мальчишка, измазанный извёсткой, щедро украшенный царапинами и подсохшей кровью. Вздохнув, Алька пошёл на реку. Там, в укромном уголке, вымылся и как мог постирал свою одежонку. Солнце высушило её, и мальчик принял более-менее приличный вид. Найдя в кармане немного мелочи, Алька купил полбуханки хлеба и задумчиво съел, запивая речной водой. Что делать дальше, он не знал. Конечно, лучше всего было бы поехать к бабушке, но адреса у него не было. Не было и денег на билет. А других родственников не осталось. Друзья жили в его бывшем доме, и вряд ли стоило надеяться, что они остались живы. Пойти в милицию? Но кто ему поверит без документов. Скажут, как тот дворник, что он просто бомж.
Алька не знал, что он числится пропавшим без вести, но ищут его, естественно, под завалами на другом конце города. Не знал, что нашлись все документы и даже мамина записная книжка с телефонами, и информированная о несчастье бабушка уже едет в поезде, чтобы забрать своего единственного внука.
Но прошла неделя, всё утихло, забылось, вытиснилось другими трагическими событиями. Алька оказался никем. Ночевал он в парке. Еду иногда находил, иногда воровал, а иногда принимал, как милостыню. Нет, он ничего не просил, а просто вставал на углу церкви, подальше от других нищих, и молча ждал, старательно отворачиваясь и делая вид, что не замечает, как рядом появляется то батон, то пакет кефира или яблоко, а то и монеты, насыпанные на тетрадный листок. Но никто никогда не о чём его не спрашивал. Всем было безразлично.
