— Да что же мы, псы, что ли, тухлятину жрать?! — и треснул изо всех сил по столу ложкой.
Вскочила и прочая голодная братва и, колотя ложками, завопила что-то несуразное.
Стряпуха сразу потеряла свой независимый вид, испуганно метнулась к кацавейке и, надевая се на ходу, не попадая в рукава, задом попятилась к двери.
Смятение вредной бабенки еще больше раззадорило ребят. Они стали швырять ей вслед куски печенки, свистели, улюлюкали… Затем, не слушая старших, повалили вместе с Савкой к конторе, куда скрылась стряпуха.
В контору они, правда, не вошли: не решились… Но зато пропели под окнами замечательную, тут же сложенную ими песню: про стряпуху, тухлую печенку и подрядчиково брюхо, какое он наел на этой печенке.
Она не была складной, эта песня, но ребятам она доставила огромное удовлетворение, облегчила их души и разрядила гнев; а через полчаса они уже снова лезли в шахту на пустой желудок.
Из конторы так никто и не выглянул. «Испугались!» — с гордостью решили демонстранты. Вся забастовка длилась не больше часа, но все же это был самостоятельный протест, и ребята имели право им гордиться.
Узнав о подвигах Савки, Кондрашов после обеда зашел к нему в барак.
Стряпуха, к счастью, отсутствовала, и Савка на свободе рассказал все, как было. Он сам не меньше других был поражен случившимся и рассказывал о нем, конфузясь за свое озорство.
Кондрашов похохотал сначала, а потом вполне серьезно сказал:
— Ну, а теперь собирай манатки: завтра выгонят.
— Я и сам так думаю, почесывая в затылке, согласился Савка.
Катаев предложил было поддержать Савку, пойти всем к хозяину, но Кондрашов сказал:
— Не надо, пусть гонят. Я ему другую работу нашел: та лучше будет.
Утром Савку действительно вызвали в контору и предъявили расчет. Савка с удивлением увидел рядом с собой Кондрашова, тоже берущего расчет — добровольно. Испуг, радость, изумление отразились на Савкином лице так открыто, так явно, что Кондрашов предостерегающе подмигнул ему на конторщиков и заговорил с ними.
Полдня ушло на подсчеты и расчеты: за стол, квартиру и прочее.
Выйдя из конторы, Кондрашов объяснил:
— Я и без тебя собирался уходить, пирожок ты мой недопеченный; приглядываться шибко ко мне стали — значит, все равно не нынче-завтра выгонят. А сам-то я сейчас уйду с чистеньким документом и с аттестацией: мастер я неплохой. Да к тому ж товарищи на днях сказывали, на соседней шахте кузнец домой едет: его место и займу. Кстати, листовочки там, говорят, раскидывать народу не хватает: вот мы с тобой этим и займемся. Идет?
