В бараке встретила ребят высокая худая стряпуха? не то старая, не то молодая — не поймешь. Видать только, что шибко хворая: все кашляла.
Тихо ответила она на приветствие ребят:
— Здравствуйте, сироты горемычные.
— Да мы, тетенька, не сироты: у нас отцы есть. А у товарища и мать жива, — сказал Савка.
Женщина ничего не ответила и, натужившись, стала передвигать по печке тяжелый котел. Савка с Андреем поспешили ей помочь, и все же она долго потом не могла отдышаться и откашляться.
Скоро пришли шахтеры — такие же страшные, как и земляки после работы. Так же мылись, так же ели, пригласив и Савку с Андреем и успокоив их тем же неписаным законом: «Расплачиваться будете из получки, а пока ешьте, не бойтесь: на то артель». Среди них не было ни одного земляка. И все же они кормили ребят «задаром». «Почему?» — недоумевала Савкина крестьянская голова. И, как бы отвечая на его думы, один из шахтеров сказал:
— Нынче мы вас поддержим, завтра — вы нас. Без работы и куска хлеба может очутиться каждый, и, если б рабочие друг другу не помогали, давно б сожрали их хозяева вместе с требухой.
Большие неясные мысли зашевелились в Савкином мозгу, перекликаясь с прежними, учителем туда заложенными.
Вот что значит «идти рука с рукой».
Потеплело, посветлело у Савки на душе. Раз есть на свете такие люди, может, и жизнь такая есть, о какой в учителевых книгах написано? Настоящая, справедливая?
Однако здесь ее, как видно, не было.
Этим шахтерам жилось еще теснее, чем землякам. На шахте их было около тридцати человек, и все они жили в этом небольшом щелявом бараке. Спали боком на нарах, на спине — под нарами и крючком в других частях пола, где место нашлось. Ночью выходящие «до ветру» спотыкались о лежащих в проходе, но ни те, ни другие не выражали при этом ни удивления, ни досады: исстари так ведется.
Савке и Андрею достались, разумеется, «проходные места».
Утренние гудки сегодня воспринимались ребятами, как строгий голос хозяина. Горошком вскочили они с места, умылись, еле усидели за столом — кусок не шел в горло — и, захватив мешок, холщовые штаны и войлочные наколенники, сделанные еще дома по указанию свата Акима, отправились вместе со всеми к спуску. В бадью Савка погружался почти без волнения. Вниз, в подземную тьму, летел вместе с бадьей почти без страха. Безразличие, овладевшее им вчера, не покидало его и сегодня.
Вот и на дне.
Шахта была по сравнению с «земляковой» неглубокой, метров тридцать — тридцать пять, но для человека, привыкшего к простору полей и ясному небу над головой, и такая глубина кажется страшнее могильной. Днем в стволе прямо над головой еще маячил кусок светлого неба, а сейчас, в шесть часов осеннего утра, небо темно и в стволе тьма кромешная. У шахтеров — у кого на груди, у кого в руках — еле мерцают масляные коптилки, освещая лишь вблизи, зато коптя и зловоня на гораздо большее расстояние.
