«Если вы уже знаете, что выиграть нельзя, зачем же вы туда ходите?» — тихо спрашиваю я.
«Альтернатива, — так же тихо отвечает он, — еще хуже».
Послушники согласно кивают. «Не дома же сидеть», — спокойно говорит один.
«Но почему вы не встречаетесь с друзьями, коллегами?»
«С ними надо держать лицо».
«Для патинко ничего не требуется, — объясняет один из новичков. — Никакого напряжения, мыслей, ответственности. Проще, чем смотреть сериал, который видел уже сотню раз. В залах игровых автоматов специально приглушают свет и включают невыносимо громкую музыку, чтобы помешать общению. Поэтому мы и ходим туда, чтобы ни на кого не обращать внимания».
«Только в зале игровых автоматов можно быть самим собой», — тихо произносит игрок, которому вскоре предстоит избавиться от игрового прошлого.
На шестой день я совершаю ужасную ошибку.
Мы уже прошли половину намеченного пути, преодолев продолговатую седловину между двумя священными пиками. Вдали вьется тропинка, на заднем плане — горные цепи и изумительной красоты панорама. Я отхожу в сторону, чтобы запечатлеть группу ямабуси, передвигающихся одиночной цепочкой. Встаю на колени на мягкий песчаный склон, который постепенно становится все более и более отвесным и превращается в обрыв. Тут один ямабуси видит меня, и все замирают. Я слышу странный гул, точно растревожили осиное гнездо: это 30 мужчин одновременно шикают на меня.
«Спускайтесь», — спокойно говорит один из ямабуси, обращаясь ко мне как к самоубийце, который собирается броситься с 52-го этажа. Я оглядываюсь. Обрыв в 20 футах за спиной, и я стою очень устойчиво.
«Нет проблем, — весело отмахиваюсь я. — Я не упаду». И тут я замечаю, что у моего собеседника фиолетовые помпоны — символ того, что человек уже 20 лет как состоит в рядах ямабуси. Хотя юридически ямабуси не несут никакой ответственности за мою безопасность и благополучие, фактически они стоят на высшей ступени иерархии и потому имеют моральные обязательства защищать младших, то есть меня. Другими словами, пусть физически я и не подвергаюсь опасности, но на моральном уровне близка к самоубийству.
Я слезаю с утеса и приношу пространные извинения. Меня сквозь зубы прощают. После этого случая, если мне хочется заснять необычный план, я залезаю на дерево или прячусь за скалой.
Через 6 часов послушники исчезают в стенах храма. Мы с Томо садимся у потрескивающего костра. Он требует, чтобы мы разводили костер каждый вечер невзирая на ужасную летнюю жару. Наверное, это напоминает ему о беззаботной жизни в Новой Зеландии, которую он вел прежде чем пришлось вернуться в Японию и столкнуться с неопределенным будущим.
