)
К Одинокой подходит Военный, его заметно покачивает.
ВОЕННЫЙ. Мадам!.. (Делает широкий жест, охватывая им весь видимый мир.) Мадам, прошу!
ОДИНОКАЯ. Но — откуда?.. Учения? Да? Учения? (Шепотом.) Или?..
ВОЕННЫЙ (неопределенно). В общем, учения. А в общем — того. С точностью сказать не могу. (Спохватывается, объясняет свое состояние.) Вторые сутки на ногах! Хотите куда-нибудь конкретно или просто покататься по городу?
ОДИНОКАЯ (она, наконец, приходит в себя. Неуверенно.) А не шумно там, у вас?..
ВОЕННЫЙ. Внутри оно, конечно, того… Поэтому прошу на броню! (Опять делает рукой всеобъемлющий жест.) И вообще, можете рассчитывать… на армию.
ОДИНОКАЯ. Значит… в самом деле по городу?
ВОЕННЫЙ. Можно заехать пострелять! (Смотрит на Одинокую, которая при этих словах вздрагивает, и снисходительно поясняет.)…на аттракционы!
ОДИНОКАЯ. Аттракционы!? (С облегчением.) Ну да, конечно! (Кокетливо.) Я согласна!
Одинокая берет Военного под руку, и они уходят на проезжую часть. Слышны неразборчивые команды, какая-то ругань, после чего, наконец, рев двигателя, скрежет и почему-то опять ругань. Потом все смолкает, танк уезжает по проспекту.
Старик стоит у перехода, стиснутый с одной стороны потоком машин, с другой — зловещим гулом надвигающейся на него толпы. Одевает очки, вновь ступает на проезжую часть, в поток машин.
Ребенок остается один на тротуаре.
Уже застольные допеты,
Но на войне, как на войне —
И мне идти сквозь все проспекты
С блестящим ключиком в спине.
Мои куранты дозвенели,
Лечу в невидимом строю.
По оттопыренным шинелям
Своих собратьев узнаю.
Они в пути за ротой рота.
Труба пронзительно зовет!
Наполовину оборота
Не докрутили мой завод.
(Н. Цветков, поэт, оставшийся неизвестным)
Конец
