Я взялась за дело. К счастью, дюна моя расположена поодаль от людского сборища, так что особого внимания я, скорей всего, не привлеку. Никто не увидит, как я подношу камеру к глазам, не услышит щелчков затвора.
Колдер и Лили сидели напротив длинной белой вереницы душевых кабинок, прямо под дощатой дорожкой. Народу здесь тьма — яблоку негде упасть. Почему-то именно этот клочок пляжа всегда считался наилучшим местом для шезлонгов и зонтиков. Мы прозвали его Рубкой, и со времен моего детства десять — двенадцать семейств — всегда одни и те же — располагались тут изо дня в день: Барри, Джонсоны, Дентоны и др., а также Вудсы, Бауманы, Макеи и, конечно, Ван-Хорны. Каждое лето и до войны, и после я сидела там подле матери, пока она не умерла нынешней зимой. Теперь я свободна от всего этого, от всех вытекающих отсюда обязанностей и ограничений, хитросплетений и воспоминаний.
Семейства, «застолбившие» Рубку, в большинстве матриархальны, и нынешние матриархи принадлежат к поколению моей матери. Арабелла Барри, Айви Джонсон и Джейн Дентон по-прежнему держат власть над нашим petite monde[7], полученную от своих свекровей, от группы, а точнее, от племени женщин, что заступили на пост еще перед Первой мировой войной. К примеру, в годы моего детства старейшиной была тогдашняя миссис Метсли, муж и сын ее погибли вместе с «Титаником», а дочери Сибил сейчас уже под восемьдесят. Каждый вечер эти дамы в окружении своего «двора» устраиваются в почетном углу гостиничного холла. Они словно бы сидят там от веку, иного никто и не припомнит. Просто одна миссис Барри сменяет другую, как приходят новые миссис Джонсон и миссис Дентон, ad infinitum[8].
Вообще-то «двор» не то слово. Я имею в виду не вдовствующих королев и фрейлин, но судей. Этакое Верховное судилище. И зовем мы сей кружок Стоунхенджем[9], по целому ряду причин: во-первых, старые дамы закованы в корсеты на китовом усе и, наклоняясь друг к другу, чтобы сказать и услышать словечко, делают это не сгибая спины; во-вторых, они стучат вязальными спицами, будто костями; в-третьих, выражение лица у них никогда не меняется, лишь легкие повороты головы позволяют каменным чертам показать одобрение или порицание; а в-четвертых, седины у всех у них голубоватые, как у друидов. Ужасные вердикты выносятся там и одобряются (по крайней мере так нам казалось) всякий раз, когда они наклоняются к центру, сиречь к Арабелле Барри, и согласно кивают. Однако меж ними существует уговор: своих вердиктов они никогда не оглашают.
