— Закройте глаза скорее, — говорит ей Лихачов, — закройте, это василиск, ведь один взгляд его ужасен... — и не дождавшись, уже своей рукой закрывает глаза Милькееву.
Тот смеется. Катерина Николаевна хохочет.
— Василиск? Что такое василиск?! — кричат дети.
— Василиск, это, как вам сказать, это — гад, такая ящерица...
— Ну, ты сам не знаешь... — говорит Милькеев.
— Бедный, бедный Вася, обидели, — восклицает Федя, с беспокойством глядя Милькееву в глаза, и, кидаясь к нему, цалует его...
Сам Лихачев замолчал, тронутый этой неожиданностью, и все общество, молча переглянувшись, улыбается.
— Вы лучше спросите у доктора, что такое василиск... — начал опять Лихачев сюрпризом для Руднева.
— Василиск, — говорит доктор, — это точно, это — ящерица... только, что она взглядом одним поражает и убивает, так это неправда... Это древние греки, кажется, верили...
— Василиск — значит царь по-гречески, — перебивает Баумгартен, — это название дано животному оттого, что у него на голове есть небольшой венец: кажется, так, docteur?
— Да, нарост, — сухо и глядя в сторону отвечает docteur.
— Греки эти были такие изящные! — вздохнув вдруг и кусая ногти, замечает Маша.
И потом тихо, все молчит: люди, озеро и роща! Вдали, вблизи, зелень и пестрые ковры, ржание лошадей и огонь костра...
— А ведь ты в самом деле на того целовальника похож, Лихачев, — начинает теперь уже Милькеев...
Лихачев улыбается и хочет отвечать.
— Только он поделикатнее, поизящнее будет немного.
— Гиппопотам ты этакий!
— Что такое гиппопотам? — спрашивают дети.
— Все равно, что бегемот: большая свинья, которая в Египте, кажется, живет.
— Болван! — отвечает Милькеев.
И все опять хохочут. Дети спорят между собою: как лучше назвать Ваську, бегемотом или василиском.
— Он — Вася, значит, василиск и будет, — решает их спор предводитель.
— Василиск! василиск! Вася, ты — василиск. За обедом опять спор, даже ссора.
— Французская нация любит равенство! — говорит гордо Баумгартен, — за равенство она с радостью отдает жизнь...
— И свободу! — прибавляет предводитель, — а равенство целью никогда не должно быть.
(Руднев, поклонник Руссо, напрягает слух.) — Как так? — с удивлением спрашивает Катерина Николаевна, — равенства не надо... И это вы говорите?
— Я-с. Равенства должно быть настолько, чтобы оно не стесняло свободы и вольной борьбы.
— Я думаю, главное, чтоб не было насилия?.. — возразила Катерина Николаевна, — это — главное... Или нет...
