Северус Снейп и Отвратное зелье | страница 42



— Но, сэр… — Я не знала, возмутиться мне или засмеяться. Ну ничего себе! И при этом человеке я стеснялась вспоминать, как прикололась над Поляковым! Вот тебе и закрытая английская школа… Но как, однако, схоже протекала наша трудная юность, и какие одинаковые идеи посещают начинающих зельеваров, когда их обижают!

— И я нисколько не сожалею. Эти четверо и были самые настоящие…

А вот это маггловское английское словечко я поняла, отрицать не буду. Ибо сказано: в любом чужом языке первыми обычно выучиваются самые грязные ругательства.

— Профессор!.. — укоризненно воскликнула я.

— Прошу извинить, — отозвался он без тени раскаяния. — Но вы просто их не знали, Ст… мисс Хитрых.

Он снова улыбнулся светлым воспоминаниям юности. Потом помрачнел.

— Конечно, когда они проспались, то скоро вычислили меня. А их было четверо… ну, или трое, четвертого можно было не считать… Жаловаться не пошли, никому не признались, что плохого им сделал Снейп, — он рассмеялся, цинично и громко, как подросток, и я вдруг ясно представила его пятикурсником. Честно говоря, не люблю таких пацанов. — Еще бы! Я потому и думаю, что опыт удался, уж очень они меня ненавидели, а молчали, как флоббер-черви в салате. Так никто и не узнал. Зато они сами со мной сквитались. Как у них принято, без взрослых. Один раз чуть не убили, а в другой раз…

Он оборвал себя, встряхнул головой. Быстро глянул в мою сторону — и тут же прикрыл глаза, тяжело дыша. Я сначала испугалась, но тут же поняла: защитная реакция легилимента, который не может закрыть воспоминание и боится, что его прочтут.

Да елки ж палки! И умела бы я, не стала бы его сейчас читать. Вот абсолютно не хочется знать, что за гадость сделали с ним его подопытные.

Я молча встала из-за стола, подошла к камину и пустила в него Маруську. Засиделась моя подруга в кошельке, пора ей погулять.

Буковые дрова занялись быстро, из камина поднялся рыжий свет. Оглянулась через плечо: Снейп сидел в той же позе, совершенно неподвижно, только губы дергались, будто от стреляющих болей.

Настасья, сказала я себе мысленно, посмотри внимательно на дядю и сделай выводы. Как он говорил — с двадцати лет на Отвратном зелье? Ага. Замечательная вещь. Надежнейшая броня против любых страстей. Холодная улыбка как универсальный ответ. И нестертые, незабытые беды старшего школьного возраста. Крупный ученый, Мастер Зелий, декан одного из четырех факультетов Хогвартса, практикующий легилимент — а внутри у него мальчишка, над которым только что поизмывались однокурсники. И так десять, двадцать лет. Эти деятели, небось, живут как ни в чем не бывало, детей растят… если только не погибли в заварушках с Вольдемортом. А он все еще там, где им и ему пятнадцать и их четверо против одного, и конца этому нет, потому что нет у него ничего, кроме этого… Ты для себя просчитала такой вариант?! То-то и оно.